— … Я, Иван Мазепа, Гетман и Кавалер с Войском Его Царского Величества Запорожским, пред Богом и людьми клятву верности Пресветлейшему и Державнейшему Великому Государю, Царю и Великому Князю Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцу подтверждаю! Яко и было писано ранее, обязуюсь без прекословия подчиняться Государю православному Петру Алексеевичу и никому более! А кто станет утверждать иное, будто бы иные грамоты мною писаны, тот противу Бога и Царя идёт, лжу свою распространяя! Яко поклялся в Переяславе гетман Богдан Хмельницкий руку Царя и Великого Князя Российского держать, тако же и я клянуся, что не сойду с сего пути! На том обещаюсь и целую святое Евангелие и Святый Животворящий Крест Господень!
Чего у Мазепы не отнять, так это способности громко, красиво и убедительно толкать речи перед публикой. И этим его умением я воспользовался на все сто процентов. Зачитав грамоту, я снял шапку, прилюдно перекрестился и поцеловал поданные главами батуринского священства евангелие в дорогом окладе и тяжёлый серебряный, богато украшенный крест.
Тишина на площади стояла такая, что муха пролети — услышат. Многие диву давались: что это на гетмана нашло, если он затеял ещё раз прилюдно подтверждать свою верность царю. Кто-то наверняка вспомнил поползшие по городу слушки, будто Иван Степаныч к шведам надумал перекинуться. В этом свете моя клятва выглядела уже логичнее: слухи надо было пресечь в зародыше. Но удивил я всех без исключения, даже полковника Келина, который тоже присутствовал при клятве. Ну не было времени с ним поговорить, что поделаешь. Зато теперь есть хороший повод побеседовать с глазу на глаз.
Признаюсь честно, это был чистой воды экспромт. Я про клятву. Полковник не дурак, сообразит, что что-то здесь нечисто, и сам придёт проситься на приём. И тогда… Тогда я выдам ему ещё один экспромт, родившийся буквально только что, пока зачитывал свою грамоту.