Иуда 'Тайной вечери'

Иоахим Бехайм зевнул, поднял голову, открыл глаза и увидел человека, которого повстречал днем во дворе герцогского замка, сейчас тот беседовал с братом Лукой; горбатый нос, длинные пышные волосы, кустистые брови, огромный лоб - человек этот внушал трепет. Бехайм хотел встать и поклониться, но не смог. Голова упала на грудь, и его объял сон.

Второй раз судьба свела мессира Леонардо с Иоахимом Бехаймом, и опять Бехайм сжимал в руке кошелек с деньгами. Однако мысли мессира Леонардо были заняты памятником покойному герцогу, коего он изваял верхом на коне.

- Это барышник, Мавр нынче купил у него двух прекрасных коней, сказал Леонардо. - Жаль, поздновато он приехал в Милан. Если б натурой для герцогского коня мне послужил его могучий варвариец, работа моя вышла бы много удачней.

4

Проснувшись наутро, Иоахим Бехайм прежде всего с удивлением отметил, что подушкой ему служил в эту ночь толстый фолиант. Потом он сообразил, что совершенно одет и лежит укрытый плащом, в котором узнал свой собственный, на соломенном тюфяке, и пока он размышлял, каким образом добрался до дому и почему лежит не в постели, а на соломенном тюфяке, на него вдруг напало беспокойство, но тотчас же исчезло, когда он, ощупав карманы плаща, обнаружил в одном из них свой кошелек. Он протер глаза, чтобы стряхнуть сон, и теперь только увидал, что в комнате есть кто-то еще. Этот человек, скрестив по-турецки ноги, сидел на полу и что-то такое делал с сундуком, поставленным на два сдвинутых стула, а при том тихонько насвистывал, но Бехайм отлично помнил, что вчера этого сундука в комнате не было, и не мог взять в толк, зачем он тут понадобился.

- Идите отсюда! - сказал он спокойно, но весьма твердо, ибо решил раз и навсегда указать место своему квартирному хозяину, свечнику, который, судя по всему, непрошеный заявился в его комнату, не иначе как замышляя пользоваться ею и впредь. - Что вам здесь надо, да еще в такую рань? Забирайте ваш сундук и вон отсюда!

- Доброе утро! - сказал человек, сидевший на полу. - Проснулись, стало быть. Что ж, коли вы полагаете, будто но долгу гостеприимства я должен выйти вон и оставить вас одного, я охотно это исполню, только потерпите несколько минут, потому что мне бы не хотелось прерывать работу сей же миг.

- Ну и манеры! - буркнул немец. - В другой раз извольте постучать в дверь и спросить позволения, ибо я этак не привык.

Человек, сидевший перед сундуком, повернул голову и отвел со лба каштановые пряди, при этом оказалось, что в руке у него кисть, с которой капала на половицы синяя краска.

- Сударь! При чем тут позволение? - спросил он. - За кого вы меня принимаете и в чью дверь я должен стучать?

- Клянусь кровью святых мучеников! Вы и вправду не тот, за кого я вас было принял! - вскричал ошеломленный Бехайм. - Но кто же вы, черт возьми, и как сюда попали? Сдается, я где-то видел ваше лицо.

- Марко д'Оджоно, к вашим услугам, сударь. Я художник, в прошлом ученик мессира Леонардо. А минувшей ночью - ваш собутыльник в трактире "Барашек"... Ну как, вспомнили?

- Конечно, сударь, конечно, - сказал Бехайм, тщетно стараясь подавить зевоту. - И я должен попросить у вас прощения, ведь, сказать по правде, я принял вас за моего квартирного хозяина, человека весьма недалекого ума, однако ж назойливого и болтливого... Таких людей нужно держать на расстоянии, но что он скажет, увидев на полу краску, я не знаю. Стало быть, вы господин д'Оджоно. И какое же благое дело привело вас ко мне, да еще в столь ранний час?

- Сударь! - воскликнул д'Оджоно уже с некоторым нетерпением. - Вы, кажется, еще не вполне проснулись. Суньте голову в холодную воду - - мигом взбодритесь, умывальный таз вон там, в углу. Вы у меня, в моей комнате, и краской я пачкаю мой собственный пол.

- То-то я, когда проснулся, никак не мог сообразить, где я, - сказал Бехайм, качая головой и по-прежнему находясь в легком недоумении.

- Видите ли, - продолжал художник, - вчера мы так и не сумели дознаться от вас, где, на каком постоялом дворе вы остановились. Вот я и забрал вас к себе и устроил на тюфяке, на котором иной раз спит досточтимый брат Лука, когда по причине позднего времени или плохой погоды ночует у меня. Где он обретался нынешней ночью, мне неведомо. Но уже спозаранку он побывал здесь, хотел занять у меня два карлина, потому что мирским достоянием добрый брат обеспечен плоховато. Он их не получил, однако взял один из моих угольных карандашей и ушел довольный, он ведь математик, а значит, философ и как таковой лучше нас умеет мириться с разочарованиями.

Бехайм меж тем последовал совету художника и вылил себе на голову кувшин холодной воды, а пока умывался, говорил:

- Стало быть, вы, господин д'Оджоно, совершили для меня нынешнею ночью по меньшей мере одно из семи милосердных деяний, правда, за счет досточтимого брата, так что я равно обязан и ему, и вам. Вы и огонь в очаге развели, а это уже второе святое дело.

- Что до третьего, то бишь до завтрака, - заметил д'Оджоно, - тут виды, увы, весьма не блестящие. Могу предложить вам только хлеба с луком да пол-арбуза.