Читаем Иудаизм, христианство, ислам: Парадигмы взаимовлияния полностью

В другом пассаже (лист 23b) автор ссылается на противоречие — на сей раз не между словами и делами Иисуса, но между двумя его высказываниями. Отметим, что критика направлена здесь не против евангельского текста, как в ряде других случаев, а против самого Иисуса. Ссылка касается двух речений: в одном из них (согласно нашему тексту — из 21-й главы Евангелия от Луки[519]) Иисус побуждает учеников купить меч, в другом — порицает действия ученика, который отрубил ухо рабу начальника раввинов, о чём, согласно нашему тексту, говорится в 20-й главе Евангелия от Матфея[520]. Иисус там говорит, в частности: Всякий, кто носит (yahmilun) меч, от меча умрёт (yamutun). Поведение Иисуса, высказывающего два взаимно противоположных суждения, автор Еврейского трактата сравнивает с повадкой дьявола (Iblis), который сначала склоняет человека к неверию (al-kufr) а затем говорит ему (когда тот потерял веру): У меня с тобой нет ничего общего (inni bariyy minka); я-то ведь богобоязнен[521].

Среди прочего автор Еврейского трактата утверждает, что Иисус не имел знания о сокрытом (al-ghayb) — на основании слов, приведённых, по его мнению, в 11-й главе Евангелия от Марка[522]: «О дне же том и часе никто не знает, ни ангелы, ни сын, но только Отец». В другом месте (лист 139b) утверждается, что Иисус не имел доступа к тайному знанию, поскольку, когда кровоточивая коснулась его одежды, он, согласно 4-й главе Евангелия от Марка[523], вынужден был спрашивать: «Кто прикоснулся ко мне? Ибо я чувствую, что большая сила изошла из меня»[524].

Нет возможности приводить здесь ещё и возражения еврейского автора, построенные на противоречиях между отдельными Евангелиями, — отметим только, что такого рода возражения занимают значительное место в трактате.

Выше было указано на некоторое сходство взглядов автора Еврейского трактата и первоначального автора главы о христианстве, интегрированной в труд Абд аль-Джаббара. Элементы сходства можно подытожить следующим образом: авторы обоих текстов считают, что Иисус не имел намерения отменять Тору Моисееву. Эта отмена целиком на совести людей, пришедших после него и изменивших учению Христа из-за своей жажды власти (главенства). Последний термин используется в этом контексте как в Еврейском трактате (см. выше[525]), так и в соответствующей главе трактата Tathbit.

Список основных изменений, внесённых лидерами христианства в Моисеево законодательство (как то: отмена заповеди обрезания, омовений после семяизвержения и после менструации, пищевых запретов и соблюдения субботы, так же как предположительное установление правила, согласно которому во время молитвы следует обращаться лицом к востоку), сходен в Еврейском трактате (листы 87а-88, см. выше)[526] и в трактате Tathbit[527]. Авторы обоих трудов также одинаково порицают христиан за то, что те согласились перенести празднование седьмого дня на воскресенье. Обе работы содержат нападки на Петра и Павла, хотя в том, что касается относительной оценки апостолов, акценты ставятся по-разному. В трактате Tathbit главным образом Павел играет роль антигероя, bete noire, в то время как автор Еврейского трактата в качестве объекта порицания чаще избирает Петра[528]. В обоих текстах на Петра возлагается вина за решение отменить пищевые запреты, которое он принял из-за видения, пережитого им в Яффо/Иоппии (см. выше). В каждом из двух трактатов присутствует обсуждение евангельского эпизода, начинающегося тем, что ученики в субботу растирали (или срывали) и ели колосья пшеницы[529]; пассажи, где рассматривается этот вопрос, сходятся в некоторых деталях. Оба автора ссылаются, в связи с упомянутым эпизодом, на Евангелие от Матфея (автор Еврейского трактата — на 8-ю главу Матфея), и оба говорят о том, что ученики растирали колосья пшеницы (буквально: «тёрли» — корень fr. k.), не упоминая о срывании колосьев. Это не согласуется с каноническим текстом Евангелия от Матфея, где ничего не сказано о растирании колосьев, но находится в полном соответствии с арабским[530] и персидским[531] текстами Диатессарона. Стоит отметить эту одинаковую ошибку в цитации (если наши авторы имели в виду каноническое Евангелие от Матфея) — особенно потому, что в Еврейском трактате ссылки на евангелия и евангельские цитаты чаще всего достаточно аккуратны[532] и, как правило, отсутствуют цитаты из неканонических евангелий — в отличие от трактата Tathbit. Оба автора в соответствующих пассажах используют слово idtirar («необходимость»)[533], доказывая, что с точки зрения закона Моисея голод, который испытывали ученики, оправдывает их действия[534].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука