Юдаизм. Сахарна

 Сам?

Но тогда я «сам» буду брать чужие кошельки, делать кредитки и насиловать чужих жен и дочерей: потому что 1) одному нравится убить Боголепова, п. ч. «сам», 2) а другому «нравится» изнасиловать ну хоть Веру Фигнер, п. ч. тоже «сам», 3) и третьему нравится «пороть в тюрьме арестантов», потому что тоже «сам». Тогда отчего же «мутило в душе» Вере Засулич, раз объявлен лозунг, что «сам хочу» и «сам могу». Карпович, Вера Фигнер, начальник тюрьмы, генерал-губернатор тогда пусть убивают, порют, дают зуботычины. Почему «Карповичу» можно, а генерал— губернатору «нельзя». Под этим и лежит: «мы — цари», «нам все можно», «мы святые».

Но тогда я, не желающий иметь над собою царем Карповича и царицею Веру Фигнер, даю обоим:

 Оплеуху.

Вот и разговор.

* * *

«Р-в крестник Победоносцева», — пишет Яблоновский. Да уж никак не «крестник Яблоновского». А очень хотелось бы Яблоновскому иметь крестником Розанова. «Розанов либерал, как и я». Просто, как апельсин скушал бы. Теперь может только говорить: «Мой крестник Оль д’Ор. Оба сидим в баре и через соломинку тянем 8-рублевое шампанское...  Потому что мы, Ицка и Шмуль, замечательные русские писатели. Просвещаем страну, насаждаем свободу, читаем Герцена и отдыхаем в баре».

(бар — учреждение, где начинают пить с 2 часов ночи и где дамы пьют даром, п. ч. за них уплачивает сосед, какой-нибудь, все равно. Состоит из высокой скамейки перед полкой с винами, откуда им подают, что требуется. К удовольствию Иванова-Разумника, бар с успехом заменяет все религии, и христианство давно уступило ему место. Видел бар один раз — в литературном ресторане «Вена», где обедали обычно и убийцы-сутенеры тоже) (за корректурой книги) 

* * *

В 12 часов по ночам

Из гроба встает барабанщик...

В 12 часов он сдергивает со стола скатерть, на которой были расставлены лицемерные, приветливые чайные чашечки и бокалы, из которых пили вино «его дорогие гости в четверг», восхищенные «Ларами» с «вездъ» (въезд) на воротах, — ударом ноги он разбивает флагшток с надписью: «Входите, дорогие гости, никак не раньше 2-х часов дня и не засиживайтесь позднее 8-ми вечера», «Громко звоните в там-там», «Сами снимайте калоши и пальто» и «Чувствуйте себя весело и приветливо, как подобает» при «давлении барометра в 750 миллиметров, температуре в 17° по Реомюру, при голубом небе и ясном виде на море»...

— Господи, какая чепуха! Господи, откуда в одно место стащили столько чепухи. Но это же ее чепуха, к которой, впрочем, на старости лет и в самсоновском ослаблении примкнул и я сам...

В 12 часов по ночам

входят в «Пенаты» ведьмы. Она спит, раскидавшись на пуховой, вкусной постели, спит тупым, деревянным сном удовлетворения, что «новая глава» глупой повести начата и с нее рисуется «23-й эскиз немного со спины и сбоку», а главное, что «в этот четверг было сказано особенно много милого ему и главное мне», и уже окружающее общество, видимо, начинает сознавать, что «не там, в официальном и чиновном Петербурге», огни коего виднеются по ночам из «Пенат», но именно здесь, в «Пенатах», горит все молодостью, счастьем, кооперацией, кухарками, пьющими чай с сахаром и с господами, и всем этим Россия обязана МНЕ, МНЕ, МНЕ, которая стала вне предрассудков...

Сон переходит в неясность, и раздается храп, столь же могущий принадлежать кухарке, как и барыне. Голова отдыхает, бедра отдыхают под теплым одеялом, купленным в Париже в магазине №№...

В 12 часов по ночам

он хватает свои толстые кисти, огромную палитру и рисует свою ночную истинную душу...

Он вознаграждает себя за день...

Он отдыхает от тех сахарных улыбок, которые одни были допущены и вообще допускаются в блаженных «Пенатах», где все цветет счастьем, прогрессом, всемирным братством людей, — молодых людей в молодом счастьи, — и рисует, рисует...

Вот он рисует эту стерву, о таланте, душе и успехах которой говорил так много «своим милым гостям» утром... Он выдвинул у нее правую ногу немного вперед: как бы одновременно она и топает ею, и раздавливает какого-то гада и ничтожество... Хвастливая голова откинута назад, хвастливая, плоская и самодовольная... Голова горничной, «попавшей в счастливое обладание» своим барином, голова международной авантюристки, сбиравшей деньги, мальчишек, девчонок, шелк и титулы в Берлине, Монако, Париже и Лондоне...