Иудейская война

1. После смерти Басса прокураторство в Иудее принял Флавий Сильва. И, видя, что вся страна в ходе войны покорена и только одна крепость все еще остается в руках восставших, он выступил против нее со всем имевшимся в тех местах войском. Называлась эта крепость Масада, а предводительствовал занявшими ее сикариями влиятельный муж Эльазар, потомок того Йехуды, который, как мы упомянули ранее, убедил многих евреев воспротивиться переписи, в то время когда Квириний был послан цензором в Иудею. Так и теперь сикарии восстали на тех, кто желал подчиниться римлянам, и во всем относились к ним как к врагам: они преследовали их повсюду, имущество грабили, а жилища предавали огню. Ведь ничем не отличаются от иноземцев, говорили они, те, кто так постыдно предал с таким трудом завоеванную евреями свободу и решился предпочесть ей римское рабство.

Но эти слова были лишь оправданием их жестокости и корыстолюбия, что они и показали своими деяниями. Ибо те вместе с ними принимали участие в восстании и вместе с ними вели войну против римлян, хотя и с меньшей решимостью, чем они. И всякий раз, когда изобличалась лживость их доводов, они жестоко преследовали тех, кто справедливо порицал их бесчестие. Вообще, то время у евреев было наполнено всевозможными злодеяниями, так что не было ни одного дурного дела, которого бы они не совершили. И даже если бы кому-то пришло в голову только измыслить что-нибудь новое, то и этого нельзя было бы сделать. И в частной, и в общественной жизни все были заражены этой болезнью и стремились превзойти друг друга как в преступлениях перед Богом, так и в несправедливостях к ближним. Стоящие у власти причиняли зло простому народу, а те, в свою очередь, старались извести правителей. Ибо первые желали угнетать, а последние — бесчинствовать и грабить богатых. Прежде других обратились к беззаконию сикарии. Они ожесточились на своих соплеменников и ни одного оскорбительного слова не оставили не высказанным. Они делали все для погибели тех, против кого злоумышляли. Но даже их злодеяния были весьма умеренными по сравнению с тем, что творил Йоханан. Он не только убивал призывавших к справедливости и благу, видя более всего в этих гражданах своих злейших врагов, но и вообще наполнил отечество бесчисленными злодеяниями, совершить которые способен только тот, кто уже и Бога осмелился презирать. Он вкушал недозволенную пищу и отказался от искони установленного очищения, так что уже не было удивительным, что столь безумный и нечестивый пред Богом человек не сохранил к людям доброго отношения и заботы об общем благе. А Шимон, сын Гиоры, каких только злодеяний он не совершал! От каких удержался он бесчинств по отношению к свободным гражданам, которые его провозгласили правителем? И разве с кем-нибудь дружба или родство еще более не воодушевляли их на совершение каждодневных убийств? Ибо причинять зло чужим считалось у них делом постыдной трусости, а благовидным поступком считалось проявление жестокости по отношению к самым близким людям. Соперничало с их безумием разве что неистовство идумеев. Эти нечестивцы, чтобы не оставить и капли богопочтения, перерезали первосвященников, разрушили все, что где оставалось от облика государства, и ввели повсюду совершеннейшее беззаконие, при котором возвысилось сословие так называемых зелотов, делами подтвердивших свое имя. Ибо они подражали всякому дурному делу, из содеянного ранее сами повторяя все, что только могли вспомнить. А имя себе они положили от ревности в благе, то ли вследствие того, что по своей зверской природе глумились над жертвами, то ли потому, что благом почитали величайшие из злодеяний.

Из-за всего этого каждый из них обрел достойный конец, ибо всем Бог воздал по заслугам. Они претерпели все мучения, которые в состоянии только вынести человек — вплоть до крайнего жизненного предела — смерти, которую они принимали, подвергаясь всевозможным истязаниям. Но даже после этого можно сказать, что они претерпели меньшее, чем своими деяниями заслужили. Ибо полное возмездие было невозможно. Всех тех, кто стал жертвами их злодеяний, пожалуй, не место здесь досточтимо оплакивать. И таким образом, я перехожу к заключительной части моего повествования.