Иудейские древности. Иудейская война

Я знаю, что многие с большой страстностью говорят о притеснениях прокураторов и о прелестях свободы. Но прежде чем разобрать, кто вы такие и кто те, с которыми вы думаете бороться, я хочу размотать клубок перепутанных между собою предлогов для войны. Если вы только хотите отомстить тем, которые вас обижают, то при чем тут ваши гимны о свободе? Если же рабское положение кажется вам невыносимым, то жалобы на личности правителей становятся излишними: они могут быть очень мягкосердечны, а все-таки зависимое положение остается позорным. Разберите же каждый пункт в отдельности и тогда увидите, сколь маловажными являются поводы к войне. Рассмотрим прежде жалобы на правителей. Благоговеть надо пред властителями, а не возбуждать их гнев; если же вы на небольшие погрешности отвечаете жестокими оскорблениями, то вы восстановляете против самих себя тех, которых вы поносите: они тогда причиняют вам вред не тайно и робко, а губят вас открыто. Ничто так не противодействует удару, как перенесение его: терпение обижаемых трогает сердце тех, которые причиняют обиды. Допустим даже, что римские чиновники невыносимо жестоки, но вас же не притесняют все римляне и не притесняет вас император, против которого вы собираетесь начать войну. Ведь не посылают вам правителя, которому предписано быть злодеем, а на Западе не видят, что происходит на Востоке, как вообще даже вести о нас доходят туда только с трудом. Разве не нелепо, из-за одного человека бороться со многими и из-за ничтожных причин – воевать с такой великой державой, которая, вдобавок, не знает о наших претензиях. Возможно же, что мы вскоре избавимся от наших тягостей; ведь не вечно же будет у нас оставаться один и тот же правитель, а его преемники будут, вероятно, люди более милостивые. Но раз война начата, то без несчастий нелегко будет ни прекратить, ни продолжать ее. Что же касается свободы, то в высшей степени несвоевременно теперь гнаться за нею. Прежде нужно было бороться, чтобы не потерять ее, ибо первое ощущение рабства, действительно, больно, и всякая борьба против него в начале справедлива. Если же кто, будучи раз покорен, опять отпадет, то он не больше, как возмечтавший о себе раб, но не любящий свободу человек. Да, тогда нужно было напрягать все усилия, чтобы не впустить римлян, – тогда, когда Помпей впервые вступил в страну. Но и наши предки и их цари, которые далеко превосходили вас и деньгами, и силами, и мужеством, – все-таки не могли устоять против незначительной части римского войска; а вы, которые зависимость от римлян получили уже в наследство, которые во всех отношениях так далеко уступаете вашим предкам, впервые пришедшим в соприкосновение с римлянами и мало еще знавшим о них, – вы теперь хотите померяться со всем римским государством! Афиняне, которые однажды за свободу эллинов сами предали свой город огню, которые высокомерного Ксеркса, ехавшего на суше в кораблях и пешком перешагавшего моря – море не могло обнять его флоты, а вся Европа была слишком тесна для его войска, – этого Ксеркса они как беглеца преследовали на челноке и у маленького Саламина сломили ту великую азиатскую державу – они теперь подданные римлян, и город, некогда стоявший во главе Эллады, управляется теперь приказаниями, исходящими из Италии. Лакедемоняне, имевшие свои Фермопилы, Платею и Агесилая, открывшего недра Азии, должны были подчиниться тому же господству. Македоняне, которые все еще бредят Филиппом и видят его вместе с Александром, сеющими семена всемирного македонского царства, – мирятся с превратностью судьбы и почитают тех, которым счастье теперь улыбается. И бесчисленные другие народности, воодушевленные еще большим влечением к свободе, смиряются; одни только вы считаете стыдом быть подвластными тому, у ног которого лежит весь мир. Какое войско, какое оружие вселяет в вас такую уверенность? Где ваш флот, который должен занять римские моря? Где те сокровища, которыми вы должны поддержать ваше предприятие? Не воображаете ли вы, что подымаете оружие против каких-нибудь египтян или арабов? Не знаете ли вы разве, что значит римское государство? Или вы не имеете масштаба для собственной своей слабости? Разве вы не бывали уже часто побеждаемы вашими соседями? А мощь римлян, напротив, на всей обитаемой земле непобедима. Но им всего этого еще мало было, и их желания шли дальше; весь Евфрат на востоке, Дунай на севере, на юге Ливия, которую они прорезали до пустынь, и Гадес на западе – все это их не удовлетворило: они отыскали себе по той стороне океана новый свет и перенесли свое оружие к дотоле никому не известным богатствам. А вы что? Вы богаче галлов, храбрее германцев, умнее эллинов и многочисленнее всех народов на земле? Что вам внушает самоуверенность восстать против римлян? Вы говорите, что рабское иго слишком тяжело. Насколько же тяжелее оно должно быть для эллинов, слывущих за самую благородную нацию под солнцем и населяющих такую великую страну! Однако же они сгибаются пред шестью прутьями[1099] римлян; точно так же и македоняне, которые бы имели больше прав, чем вы, стремиться к независимости. И, наконец, пятьсот азиатских городов – не покоряются ли они даже без гарнизонов одному властелину и консульским прутьям. Не говоря уже о гениохах, колхидянах и народе тавридском, об обитателях Босфора и племенах на Понте и Меотийского моря, которые раньше не имели понятия даже о туземной власти, а теперь их обуздывают три тысячи тяжеловооруженных, и сорок военных кораблей удерживают мир на бурном и прежде непроезжем море. Сколь много могли сделать для достижения своей цели Вифиния, Каппадокия, Памфилия, Ликия и Киликия! Все же таки они платят дань, не будучи даже принуждены к этому оружием. Взгляните на фракийцев! Их страна имеет пять дней езды ширины и семь – длины, гораздо более дика и защищена, чем ваша, их жестокие холода служат страшилищем для неприятеля – не повинуются ли они, однако, гарнизону из 2000 римлян? А их соседи иллирийцы, владения которых простираются до Далмации и Дуная – не покоряются ли они двум легионам, которые еще помогают им отражать нападения дакийцев? Дальше, далматы, так часто пытавшиеся сбросить с себя иго рабства и после каждой неудачи собиравшие новые силы для отпадения – как спокойно они теперь живут под охраной одного римского легиона! Если есть нация, которая в действительности имела бы возможность к восстанию, так это именно галлы, которые так прекрасно защищены самой природой; на востоке Альпами, на севере Рейном, на юге – Пиренейскими горами и океанам на западе. Но несмотря на то что они окружены такими крепостями, считают в своей среде триста пять народностей, владеют внутри своей страны всеми, так сказать, источниками благосостояния и своими продуктами наводняют почти весь мир, тем не менее они мирятся с положением данников города Рима, которому они предоставляют распоряжаться как угодно богатствами своей собственной страны. И это они терпят не из трусости или по врожденному им рабскому чувству – ведь они восемьдесят лет вели войну за свою независимость – а потому, что рядом с могуществом Рима их страшит и его счастье, которому он обязан больше, чем своему оружию. Так их держат в повиновении 1200 солдат в то время, когда у них почти больше городов, чем эта горсть людей. Иберийцам в их войне за свободу не помогло ни золото, добываемое из родной почвы, ни страшная отдаленность от римлян, как на суше, так и на море, ни воинственные племена лузитанцев и кантабров[1100], ни близкий океан с его бурным прибрежным течением, страшным даже для коренных жителей. Неся свое оружие через Геркулесовы столбы и прокладывая себе дорогу через облака по вершинам Пиренеев, римляне покорили также и тех, и гарнизона из одного легиона достаточно для этих столь отдаленных и труднопоборимых народностей. Кто из вас еще не слышал о многочисленной нации германцев? Их телесную силу и гигантский рост вы уже часто имели случай наблюдать, так как римляне повсюду имеют пленников из этой нации. Они обитают в огромных странах; выше их роста их гордость; они обладают презирающим смерть мужеством, а нравом своим они свирепее самых диких зверей. И ныне, однако, Рейн составляет предел их наступлений; покоренные восемью легионами римлян, их пленники были обращены в рабство, а народные массы ищут спасения в бегстве. Взгляните на стены британцев, вы, возлагающие надежды на стены Иерусалима! Они защищены океаном и населяют остров, не меньший нашей страны: римляне приплыли к ним и покорили их; четыре легиона охраняют весь этот большой остров. Нужно ли еще больше примеров, когда даже парфяне – это сильнейшее воинственное племя, покорители столь многих народов, обладающие такими огромными силами – когда и они посылают римлянам заложников, и в Италии мы видим, как знать Востока, желая показаться миролюбивой, исполняет рабскую службу. В то время, когда почти все народы под солнцем преклоняются пред оружием римлян, вы одни хотите вести с ними войну, не подумав об участи карфагенян, которые могли хвалиться своим великим Ганнибалом и благородным своим происхождением от финикиян и которые, однако, пали под ударами Сципиона! Ни киренеяне, производившие свое происхождение от лакедемонян, ни мармариды, племя которых углубляется в безводные пустыни, ни сиртяне, насамоны[1101] и мавры, одно имя которых возбуждает уже страх, ни многочисленный народ нумидийский, – не могли противостоять храбрости римлян. И всю третью часть света[1102], народности которой не легко даже исчислить, окруженную Атлантическим океаном и Геркулесовыми столбами, доставляющую приют бесчисленным эфиопам до Красного моря, подчинили себе римляне. Кроме ежегодной доставки хлеба, которым население Рима питается восемь месяцев, они платят еще разные другие подати, добровольно удовлетворяя потребности государства и не считая, подобно вам, ни одного из налогов бесчестием для себя, несмотря на то, что у них содержится один только легион. Но нужно ли мне доказывать могущество римлян ссылками на дальние страны, когда на это указывает близкий к нам Египет, простирающийся до Эфиопии и счастливой Аравии, граничащий с Индией, имеющий, как показывает подушная подать, кроме жителей Александрии, население в семь с половиной миллионов и не стыдящийся при всем том своего подчиненного положения римлянам. И какую сильную опору для отпадения имел бы Египет в необычайно великой Александрии с ее многочисленным населением и огромными богатствами! Ведь этот город имеет тридцать стадиев длины и не меньше десяти стадиев ширины; в один месяц он уплачивает римлянам больше дани, чем вы за целый год, и, кроме денег, снабжает Рим хлебом на четыре месяца; защищен же он со всех сторон, частью непроходимыми пустынями, частью морями, лишенными гаваней, а частью реками и болотами. Но все это бессильно против счастья римлян: два легиона, расположенные в городе, обуздывают далеко простирающуюся египетскую страну точно так же, как и родовую македонскую честь. Где же вы думаете найти союзников против римлян? В необитаемой ли части земли? Ведь на обитаемой земле все принадлежит Риму. Или, быть может, кто-либо из вас перенесется мыслью за Евфрат и будет мечтать о том, что наши соплеменники из Адиабены поспешат к нам на помощь? Но они, во-первых, без основательного повода не дадут себя втянуть в такую войну; а если бы даже они и приняли такое безрассудное решение, то их выступлению воспрепятствуют парфяне, потому что в интересах последних лежит охранение мира с римлянами, которые всякую вылазку парфянских подданных против них будут считать нарушением мирного договора. Таким образом, ничего больше не остается, кроме надежды на Бога. Но и Он стоит на стороне римлян, ибо без Бога невозможно же воздвигнуть такое государство. Подумайте дальше, как трудно станет вам даже в борьбе с легкопобедимым врагом сохранять чистоту вашего богослужения; обязанности, соблюдение которых вам больше всего внушает надежду на помощь Бога, вы будете вынуждены переступать и этим навлечете на себя Его немилость. Если вы захотите строго блюсти запреты субботы и не дадите себя склонять ни на какую работу в этот день, то вы в таком случае легко будете одолены, подобно тому, как пали ваши предки пред Птолемеем, пользовавшимся, главным образом, теми днями, которые праздновали осажденные, для усиления и ускорения осады. Если же, наоборот, вы во время войны сами будете нарушать отцовские законы, то я не понимаю, из-за чего вам еще воевать. Это же единственная цель вашего рвения – оставить за собою неприкосновенность отцовских законов. Но как вы можете взывать к помощи Бога, если вы преднамеренно грешите против Него. Войну начинают обыкновенно в надежде или на божество или на человеческую помощь; но когда зачинщики войны лишены и того и другого, тогда они идут на явную гибель. Что же вам мешает собственными своими руками убить своих детей и жен и сжечь свою величественную столицу! Вы, правда, поступите, как сумасшедшие, но, по крайней мере, избегнете позора падения. Разумнее, мои друзья, гораздо разумнее сидеть в гавани и выжидать погоды, чем в самую бурную стихию пускаться в открытое море, потому что, если кого неожиданно постигает несчастье, тот, по крайней мере, вызывает сожаления, если же кто сам обрекает себя на гибель, на того вместе с несчастьем сыпятся и укоры. Никто же из вас не станет надеяться, что римляне будут вести с вами войну на каких-то условиях и что когда они победят вас, то будут милостиво властвовать над вами. Нет, они, для застращивания других наций, превратят в пепел священный город и сотрут с лица земли весь ваш род; ибо даже тот, который спасется бегством, нигде не найдет для себя убежища, так как все народы или подвластны римлянам, или боятся подпасть под их владычество. И опасность постигнет тогда не только здешних, но и иноземных иудеев – ведь ни одного народа нет на всей земле, в среде которого не жила бы часть ваших. Всех их неприятель истребит из-за вашего восстания; из-за несчастного решения немногих из вас иудейская кровь будет литься потоками в каждом городе, и каждый будет иметь возможность безнаказанно так поступать. Если же иудеи будут пощажены, то подумайте, какими недостойными окажетесь вы, что подняли оружие против такого гуманного народа. Имейте сожаление, если не к своим женам и детям, то по крайней мере к этой столице и святым местам! Пожалейте эти досточтимые места, сохраните себе Храм с его святынями! Ибо и их не пощадят победоносные римляне, если за неоднократную уже пощаду Храма вы отплатите теперь неблагодарностью. Я призываю в свидетели вашу Святая Святых, святых ангелов Господних и нашу общую отчизну, что я ничего не упустил для вашего спасения. Если вы теперь примете правильное решение, то вместе со мною будете пользоваться благами мира, а если вы последуете обуревающим вас страстям, то вы это сделаете без меня, на ваш собственный риск». После этих слов царь и его сестра заплакали, и их слезы подавили самые бурные порывы народных страстей. Присутствовавшие воскликнули: «Они не желают бороться с римлянами, но со своим притеснителем, Флором». На это Агриппа возразил: «Судя, однако, по вашим действиям, вы уже вступили в борьбу с римлянами, потому что вы не заплатили налогов императору и сорвали галерею с замка Антонии. Вы можете свалить с себя обвинение в возмущении тем, что вновь восстановите галерею и внесете подать; ведь не Флору принадлежит замок и не Флору вам нужно платить деньги».