Иудино племя

- Да ведь она же не только мужа предала, но и веру. Они же ведь венчаны были. А человек больше всех ненавидит тех, кого предает.

- Ты хочешь сказать, ненавидит, поэтому и предает? Но ведь твоя прабабушка…

- Ты не понял! Все наоборот. Предает, поэтому и ненавидит. Не может простить другому свой собственный грех. Ведь он, другой этот, - как вечное напоминание. Вот и вера ей была – как постоянный укор. Проще ведь убедить себя: Бога нет, поэтому можно делать все, что захочу. И дочь так воспитала. А что касается меня… Знаешь, Кит, я, наверно, еще боюсь, что если поверю всерьез, то стану такой, как Галка.

- Ну это уже глупость! – усмехнулся Никита. – У нее, может, вера и есть, а вот любви – ни на грош. А вера без любви – это просто фанатизм. Знаешь, в нашем храме есть такая группка. В основном бабки, но и несколько молодых тоже. Я раньше думал, что у всех верующих женщин лица чем-то похожи. А потом понял, что похожесть только в отсутствии косметики, да волосы под платком. У одних глаза добрые и какие-то безмятежные, что ли. А у других – злые и пустые. Как у Галины. Так вот бабы эти учат всех, как надо правильно креститься и свечи передавать, орут на девчонок, которые осмелятся в брюках в храм зайти. Вечно у них суета какая-то. То листовки раздают против ИНН, то подписи собирают за канонизацию умершего месяц назад старца, а то еще кляузы пишут в епархиальное управление: батюшки, мол, неправильно исповедуют и проповедуют.

Света вдруг звонко расхохоталась и бросила в воду сосновую шишку.

- Ты чего?

- Да так, вспомнила. Галка наша заявила, что замуж выйдет только за священника. В смысле, будущего священника. Специально на регентские курсы поступила при семинарии, хотя голос у нее, как рашпиль. И никто-то на нее, бедную, не позарился, даже выпускники, а уж те только и думают, где бы невесту найти, регентш разбирают влет. Как говорится, без матушки нет и батюшки. Теперь она еще больше бесится. И считает, что за грехи родителей безвинно страдает. Особенно матери – с ее-то неприличной профессией.

На двери часовни висел большой амбарный замок. Точно такой же красовался и на двери обшитой тесом сторожки.

- Похоже, Петрович ваш тю-тю, - разочарованно вздохнул Никита.

- Да он в деревне водку жрет у сеструхи!

Обернувшись, он увидел на тропике за оградой белоголового парнишку лет восьми на непомерно огромном для него велосипеде, наверно, отцовском. Мальчишка сидел не на сиденье, а на тряпочном тюке, притороченном к раме.

- Если вам надо, идите в деревню, попросите ключ. Второй дом с краю, под зеленой крышей. Только Петрович на бутылку попросит, обязательно.

- Эй, пацан! – крикнул Никита, но тот уже с гиканьем мчался по тропинке под горку, только звонок побрякивал. – Надо было его попросить за ключом в деревню смотаться.

- Ты же слышал, надо Петровичу дать на бутылку, - возразила Света. – Он мужик нормальный, но если уж начнет, - раньше, чем через неделю не закончит. Так что, пойдешь за ключом?

- А ты?

- Да нет, пожалуй. Устала что-то. Душно. Полежу до ужина. А ты вот что, по дороге не ходи. Река здесь дугу делает, по берегу будешь с полчаса шлепать. Местные через лес идут, по тропинке, так намного быстрее. Не заблудись только.

Чмокнув его в щеку, Света легко сбежала вниз к реке, срывая по пути крупные ромашки на длинных ножках. Никита посмотрел ей вслед, зачем-то снова поднялся на крылечко часовни, подергал замок. Потом обошел кругом и через калитку в ограде попал в лес, который начинался сразу за нею.

Едва заметная тропинка спускалась вниз, петляя между соснами. Впрочем, лес был достаточно мусорный – с густым «подшерстком» и частой лиственной молодью. Пошел восьмой час, краснорожее солнце опускалось в черничный пудинг, окрашивая его в нереально пурпурные тона, так ценимые римскими императорами. У реки сумерки еще не наступили, а в лесу было уже мрачно и неуютно.

Никита шел, не торопясь, мурлыча себе под нос привязчивый мотивчик. Разговор со Светой его странным образом успокоил. Все оказалось не так страшно. «Только не давите на нее, - говорил отец Максим, его духовник. – Помните, неверующая жена освящается верующим мужем. Терпение и молитва».

В конце концов, ему самому понадобилось самое настоящее чудо, чтобы поверить в Господа. Служить довелось и на китайской границе, в тех самых местах, где отец погиб, и на финской в Карелии, и в Таджикистане. В такие переделки попадал – ни в сказке сказать, ни пером описать. И ничего! Бог тебя хранит, говорила мать. Везет, отмахивался он.

До тех пор отмахивался, пока их вертолет не потерпел в горах катастрофу. Случилось что-то с топливным шлангом - вертолет взорвался в воздухе. Троих его спутников несколько дней собирали по кускам. А он… Его выбросило из кабины, и, очнувшись, он обнаружил себя удобно сидящим в развилке одного-единственного хилого деревца-сироты – одного среди голых отрогов. Словно в кресле. Пошевелился, почувствовал боль в груди. Посмотрел и обмер: две сломанные ветки, прорвав камуфляж, крестом впились немного выше солнечного сплетения. Чуть ниже, чуть сильнее удар – и…