Юджин — повелитель времени. Книга 5. Любовные чары

— Перебежчиков презирает, — сказал он суховато, я понял, что он и сам их презирает, — и велит расстрели­вать сразу. Он считает, что истинную веру нужно при­нимать добровольно, а не под нажимом.

— Вообще-то верно, — признал я, — но это в идеале. Вон турки в Болгарии насильно заставляли христиан принимать ислам, но уже дети насильно обращенных выросли чистыми мусульманами, а внуки так и вообще другой веры не знали и не хотели. И даже сражались за нее мусульманнее других мусульман. Тогда даже не знаю... Может быть, меня тоже впихнуть к заложникам?

Он посмотрел на меня в изумлении.

— Зачем?

— Поговорю с ними, — ответил я. — Пообщаюсь. А когда вернусь, сообщу, что их видел и нашел в добром здравии.

Он покачал головой.

—   Войти можно, но не выйдешь. Там такая охрана...

—Я рискну, — сказал я скромно. Он посмотрел на меня с уважением.

—Ты доблестный воин.

—   Я воин ислама, — ответил я скромно. — Но скры­тый. Как сказано в одной суре: странствующий в чужих землях может не исполнять предписанные Кораном ритуалы, ибо слова Пророка носят в душе, а не под мышкой с ковриком.

Он сложил ладони у груди.

—   Аллах акбар. Хорошо, я сумею тебя засунуть к за­ложникам. Но больше помочь ничем не могу... если это, конечно, помощь.

—   Помощь, — заверил я. — Спасибо.

Он сказал уважительно:

—Ты воин. Ты воюешь за свои убеждения.

—За наши, — поправил я строго. — Они же и обще­человеческие!..

Он кивнул, подошел к двери и, приоткрыв, крикнул в коридор:

—   Муса, Джамиль!..

В комнату вбежали двое таких же с короткими чер­ными бородками, крупноглазые, чем-то похожие на Усмана, словно братья, хотя нам и китайцы все еще на одно лицо.

Он кивнул в мою сторону.

—   Доставьте этого в комнату заложников. В безопас­ности. Но дальше... до особого распоряжения.

Один уточнил:

—Под охрану Каддара?

—Да, — ответил он. — Дальше отвечает Кадцар. Я к его заложникам добавил еще одного, только и всего...

Научно-исследовательский центр строили с разма­хом, я ощутил его величие, когда меня вели по залам. А еще сразу со всеми мерами безопасности, причем не столько от вторжения извне, как от воровства самими сотрудниками. Сеть только локальная, беспроводной нет, а самое наглядное — внешняя стена без единой двери, не считая входа, а здание такое, что в нем поме­стится небольшой город.

У одной из дверей двое охранников, автоматы ство­лами вниз, лениво беседуют, хотя по сторонам погля­дывают достаточно настороженно, однако с той беспеч­ной веселостью людей, абсолютно уверенных в своей правоте, за следование которой в конце концов будут вознаграждены десятками гурий.

В нашу сторону посмотрели с интересом, Муса ска­зал издали:

— Принимайте еще одного. Джамиль уточнил:

— Он сам пришел.

Один из охранников спросил в удивлении:

—  Тогда... почему?

—  Он жаждет разделить казнь с единоверцами, —объяснил Джамиль. — Так угодно Аллаху.

Охранники посмотрели на меня с уважением, один отдал воинский салют, второй с почтением, но молча распахнул передо мной дверь: воины Аллаха не задают лишних вопросов.

—  Хорошо. Пусть входит.

Я переступил порог, оглядывая быстро зал и массу сидящих на полу заложников, здесь их больше сотни, а это нехорошо. Нужно будет вскоре кормить, водить в туалет... или расстрелять, чтобы избавить себя от лиш­них хлопот. Это же франки, чего их жалеть.

Дверь за мною захлопнулась, я пошел неспешно, всматриваясь в заложников и стараясь угадать, кто здесь нужен мне, точнее, руководству. Вряд ли увижу их сра­зу, такие люди обязаны быть как можно неприметнее для всех. Хотя, кажется, вон в той кучке сидящих вижу знакомое лицо. Кажется, это та самая Параска Корбут, чье фото мне показывал Лощиц.

Более несчастных и запуганных людей я еще не видел, скрючились под стеной, стараются стать мень­ше в размерах, хотя половина из них толстяки и тол­стухи с объемными жопами и свисающими до колен животами.

На меня посмотрели с испугом, что и понятно, я не выгляжу жалким и напуганным. Для них это признак, что приближается один из захватчиков, а я не могу же объяснять, что благородному глерду недостойно выка­зывать страхи, это роднит с животным или демократом,

те и другие искренни, а глерд не имеет права на такое искреннее признание животной сути человека.

—   Привет, — сказал я громко, — у вас тут уютно. И женщины... в смысле, особи красивые. Меня взяли только что, я новенький. Здесь вводят в курс дела или мне самому?

Никто не ответил, каждый страшится сделать лиш­нее движение, хотя в помещении никого, кроме залож­ников.

Я сам взял стул и сел возле одного, что показался меньше других раздавленным адреналинящим приклю­чением.

—   А чего на полу? — поинтересовался я. — Так ро­мантичнее?

Он ответил, едва шевеля губами:

—Всем велели сесть на пол у стены.

—Это было давно, — ответил я, — хотя чего я буду менять ваши вкусы?.. Вам так нравится, острые ощуще­ния... Здесь, как я вижу, вся верхушка... Вон тот гене­ральный, верно?

Он шепнул:

—Да. А рядом с ним его два заместителя.

—Хозяина здесь нет, — пробормотал я, — что и по­нятно... А вон та женщина?

—Ганселла?.. Она из отдела сбыта.

—Понятно... А вот та?.. А та?..