Юг там, где солнце

Я отогнал не к месту хлынувшие воспоминания. Да и не нравилась мне эта страница биографии. Хотелось верить, что кроме буйной детской фантазии, ничего тогда и не было. Потому что иначе... Хорошо ещё родители не потащили к психиатру. Прибавилось бы тогда на всю жизнь проблем. А может, всё куда серьёзнее? Уже тогда, двадцать лет назад, протянула ко мне пальцы пустота. Безнадёжная, унылая - и в то же время нечеловечески сильная. Пытаясь урвать ошмётки этой запредельной силы, и крутится вся эта шваль - Солдаты, Рыцари, Адепты. Совершают ритуалы, приносят жертвы.

Да, защитил меня тогда, в сопливом детстве, ангелхранитель. Но вот если взять нынешние сны... Мухи на распухшем языке. Голые, освежёванные стены кельи. Пригнувшая меня к земле чёрная музыка. Неспроста. Чем-то зацепил я этих, снизу. Вот и суетятся. Ну да Господь не оставит.

Ладно, хватит. Сейчас бы с нежданным гостем разобраться. Кто бы это мог быть? У Никитича свой ключ, значит, к нему ктото ломится. Придётся визитёра опечалить, тем более, что мне неведомо, куда конкретно ушёл старик расслабляться.

А на пороге стоял не кто иной как настоятель храма, отец Николай. Ничего себе встреча!

- Здравствуйте, Алексей Юрьевич, - не обращая внимания на мою растерянность, приветливо произнёс он. - А я, собственно говоря, к вам.

- Заходите, конечно, заходите, - забормотал я, отступая от двери. - Я, право, не знаю, чем обязан.

Сейчас, в тёмно-сером подряснике и стоптанных сандалиях, он казался куда проще, чем утром, на службе. Сразу видно, что и лет ему немало, и проблемы замучили, и язва, наверное, покою не даёт.

Со двора неслышно появился Волчок, встряхнулся и коротко тявкнул.

- Не обращайте внимания, батюшка, се зверь кроткий, - проговорил я с внутренней усмешкой. Давно ли почти такими же словами успокаивал меня Никитич?

- Да мы с Волчком прекрасно знакомы, - благодушно пробасил священник, нагибаясь к псу и гладя того по свалявшейся тёмной шерсти. - Я эту живность ещё слепым щенком помню. Любит Федя собак, ну, и они ему взаимностью отвечают.

Волчок вновь тявкнул - на сей раз подтверждающе. Посмотрел на меня каким-то оценивающим взглядом и не спеша удалился во двор - нести сторожевую повинность. Интересно, если к Никитичу и впрямь кто вломится, много ли будет проку от смиренного двортерьера?

- Видите ли, Алексей Юрьевич, мне надо поговорить с вами, - продолжил отец Николай, заходя в комнату. - Узнать местоприбывание ваше мне, как понимаете, труда не составило. Свойство маленьких городков новости распространяются молниеносно.

- Садитесь, батюшка, - пододвинул я ему единственный приличный стул, с изящно выгнутой спинкой. - Знаете, я, кажется, догадываюсь, о чём вы хотели поговорить.

- Совершенно верно, - кивнул он. - О Мише Званцеве.

- В таком случае вы уже третий.

- Да? - с интересом протянул священник. - И кто же, если не секрет, мои предшественники?

- Не секрет. Фёдор Никитич - вы его, надо полагать, знаете. Ну, и мальчик ещё один, Мишин приятель.

- Не густо, - усмехнулся отец Николай. - Опасаются люди.

- И чего же они опасаются? - я непроизвольно хмыкнул.

- По-моему, вы и сами догадываетесь, - негромко сказал отец Николай. - Но лучше перейдём к делу.

- Минутку, - перебил его я. - У меня такое ощущение, что разговор наш выйдет долгим, так что я, с вашего позволения, чайник поставлю. У Фёдора Никитича варенье имеется, вишнёвое, сушки ещё в пакете оставались.

- Не возражаю, - кивнул отец Николай. - Хорошое варенье у Феди, знаю, не раз гостевал... Честно говоря, Алексей Юрьевич, не знаю как начать. Опыта подобных разговоров у меня нет. Затрудняюсь даже сказать - к сожалению или наоборот. Но посудите сами. Я - настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Семья Званцевых относится к моему приходу. Я отвечаю за их духовное окормление. И разумеется, мне никак нельзя оставаться в стороне от случившегося. Конечно, тут и моя вина есть, что мальчик занимался сомнительными вещами, а я, его духовник, что называется, ни сном, ни духом. Званцевы, как вы уже, должно быть, поняли, люди не слишком воцерковленные, но тем не менее. По великим праздникам исповедовались, причащались. Как все. И у меня даже в мыслях не было, что за всеми этими мелкими грешками скрывается что-то особое. Я их и знал-то не особо хорошо.

Вере, конечно, приходской совет помогал. Пособия выписывали раз в полгода, детские вещи, само собой. Тяжело ей приходилось, муж давно умер, двое мальчишек на руках, а работа на фабрике, между прочим, весьма вредная. Не то что до Возмездия, разумеется, но всё-таки здоровье своё она надорвала. Что же до детей, то старший, Миша, мне всегда был симпатичен. Чувствовалась в нём какая-то, что ли, чистота. Он, конечно, на исповеди о многом умалчивал, это для подростков типично, но только одни это делают с ясными глазами, уверенные, что так и надо, а Михаил... Знаете, священнику всегда видно, когда человек стыдится своего умолчания. Так вот, Миша Званцев - стыдился.