Юг в огне

- Матерь божья! - всплеснула руками Анна Андреевна. - Цыпленок-то!

И, повязав крепче платок, она решительно ринулась на помощь злополучному птенцу.

- Куда тебя нелегкая понесла? - проворчал Василий Петрович.

Анна Андреевна, бережно подхватив цыпленка, отнесла его к наседке и сунула ей под крыло.

- Божья тварь, - прошептала она. - Жалко...

Дождь шумел, лил потоками. Семья Ермаковых в дверях сеней с радостным любопытством наблюдала за ливнем:

- Боже ты мой, благодать-то какая! - с восторженным изумлением глядя на разразившуюся стихию, шептал Захар.

Василий Петрович внимательно посмотрел на сына. В глазах Захара блестели слезы. Старик покачал головой.

- Немножко запозднился дождичек-то, - сказала Лукерья. - Пораньше б...

- Ничего, - проговорил Василий Петрович. - И этот дождь кстати, на пользу пойдет... Особливо для огородов.

Анна Андреевна, успевшая уже переодеться в сухое, вышла из хаты.

- Что ж, отец, - взглянула она на Василия Петровича, - будем вечерять, что ли?

- Можно и повечерять, - согласился старик. - Пойдемте.

Все вошли в хату, вымыли руки, помолившись богу, чинно расселись за столом. Все делалось без лишней суеты, молча, спокойно. Сам хозяин садился за стол последним. Он, по обыкновению, долго и набожно молился перед иконами, шепча молитвы, крестясь и низко кланяясь.

Василий Петрович с детства был религиозным. Он считал необходимейшим условием своей жизни соблюдать все церковные и домашние обряды; в таком же духе воспитывал и свою семью. Василий Петрович верил в существование божественных сил, в загробную жизнь, страшно боялся попасть в ад, а поэтому старался жить праведной жизнью, меньше грешить, соблюдал посты, не сквернословил, даже не курил. Единственной слабостью его было - иногда любил выпить. Но это он не считал за большой грех.

- Сам Иисус Христос в Кане Галилейской пил вино, - оправдывал он свою слабость.

...Бурная ночь спустилась над станицей. Старая верба у ворот, раскачиваемая порывами ветра, жалобно стонала, скрипела. Потоки воды хлестали в окна. Семья Ермаковых молча сидела за столом, ужинала. Маленькая пятилинейная лампа, свисавшая с потолка, тускло освещала сосредоточенные лица.

В хату вошла Лукерья, вся вымокшая, посиневшая от холода. С нее ручьями стекала вода.

- Мамаша, - сказала она, передавая свекрови ведро только что надоенного парного молока. - Возьмите вот, процедите, а я пойду в чуланчик переоденусь...

Пока семья готовилась ко сну, Василий Петрович ушел в горницу и, опустившись на колени, стал молиться, глядя на образа, перед которыми горела лампада.

- Батя, не помешаю вам? - сказал Захар, осторожно войдя в горницу.

Василий Петрович не ответил, продолжая молиться (не любил он, когда его прерывали на молитве). Захар покорно затих у двери. Дочитав молитву, старик, не поднимаясь с колен, повернул голову к сыну:

- Ну, что?

- Кто-то стучится в дверь, вас спрашивает, - сказал Захар. - Я побоялся открывать. Зараз такое время, еще прибьют...

- Меня спрашивают? - изумленно протянул старик и живо поднялся с пола. - Ну-ка, пойдем. Возьми на всякий случай что-нибудь в руки... шашку, что ли...

В сопровождении вооружившегося шашкой Захара Василий Петрович вышел в сени.

- Кто там? - крикнул он строго.

- Открывай, хозяин, - послышался из-за двери тихий голос. - Вымок весь... Мне надобно Василия Петровича.

- Ну, я - Василий Петрович. А что тебе?

- Открой, хозяин. Чего боишься? Ведь я один.

- А все же, чего Тебе надо-то от меня, а?

- Вот открой, тогда и скажу, - а потом, снижая голос почти до шепота, добавил: - От сынка твоего, полковника Ермакова Константина Васильевича, вестку принес... Открой!

"Ого! - радостно подумал Василий Петрович, - уже полковник. Надысь видал его войсковым старшиной, а ныне уже полковник".

- Зараз открою, - весело сказал он и откинул у двери засов.

Сверкнувшая молния осветила намокшую фигуру на крыльце, закутанную в брезентовый плащ.

- Входи! - коротко сказал старик.

Человек в плаще перешагнул порог, вошел в сени и сбросил с себя плащ.

Василий Петрович повел его в горницу, зажег светильник, закрыл плотно дверь на кухню и оглянул незнакомца.

Это был небольшого роста, лет тридцати, смуглолицый коренастый казак. На нем была надета защитная суконная гимнастерка с погонами приказного*. Широкие синие с красными лампасами брюки были вобраны в добротные, сильно выпачканные в грязь сапоги.

_______________

* П р и к а з н ы й - ефрейтор.

- Садись! - указал старик на стул.

- Спасибочка, - кивнул казак, причесываясь перед кривым зеркальцем, висевшим на стене. - Промок. Ну и погодка разыгралась... Может, конешное дело, и на урожай... Вам, старым людям, виднее...

- Должон быть урожай, - коротко сказал Василий Петрович. - Ну, сказывай, за чем хорошим пожаловал ко мне?

Казак сел на стул и вынул из бокового кармана гимнастерки конверт.

- Вот, сынок письмо тебе пишет, почитай.

Василий Петрович надел очки и, придвинув светильник, разорвал конверт, развернул письмо.

Константин просил отца связать посланного им казака Котова с Максимом Свиридовым, и только.