Юг в огне

Они нагоняли нескольких белогвардейцев на заморенных лошадях.

— Стой! — загремел Буденный.

Белогвардейцы покорно остановились и, подняв руки, испуганно смотрели на приближавшихся Буденного и Котова.

— Где генерал Голубинцев? — спросил у них Буденный.

— Впереди скачет, — охотно ответили пленные.

— Вперед! — крикнул Буденный Фоме и они снова помчались.

«Падет мой конь», — с тоской думал Фома, но отставать от начдива не посмел.

— Смотри, Котов! — крикнул Буденный, указывая на пригнувшегося к гриве всадника в защитной бекеше, скакавшего впереди на тяжелой лошади, кажись, офицер?

— Так точно, товарищ начдив, — подтвердил Фома. — Офицер. Я его сейчас зарублю, — поднял он шашку.

— Не надо, — сказал Буденный. — Возьмем так.

Поравнявшись с офицером, он тупой стороной шашки ударил его по спине.

— Сдавайся.

Офицер, рябой, смуглолицый, передернулся в седле от ужаса.

— Где Голубинцев?!

— Там… там… — указывая вперед, пробормотал офицер, тяжело склоняясь над лошадью.

Буденный снова рванулся вперед. Глаза его горели. Больно уж заманчива была мысль забрать в плен генерала Голубинцева.

Фома, сожалеюще оглядывая своего коня и сокрушенно покачивая головой, не отставал от начдива…

По посвисту пуль над головой Фома догадался, что их обстреляли с пригорка.

— Товарищ начдив! — встревоженно крикнул он. — Дальше нельзя. Обстреливают!

Но Буденный сам это уже понял и остановился, с сожалением глядя на отдалявшихся всадников.

— Ускакали, гады.

Он поднял руку и посмотрел на нее. Сквозь шерстяную перчатку выступали капли крови.

— Товарищ начдив, — вскричал Фома, — вы ж ранены!

— Ранен, — болезненно усмехнулся Буденный. — Я уже два раза сегодня ранен.

— И вы молчите?

— А разве в таком случае нужно кричать?.. Сижу в седле — значит, все в порядке… Ах, черт! — снова с сожалением посмотрел он в сторону ускакавших белогвардейских всадников. — Удрал Голубинцев. Счастлив на этот раз… Но ничего, другой раз не убежит…

Подъехали конники во главе с комиссаром Мусиновым.

— Начдив два раза ранен, — сказал ему Фома.

— Семен Михайлович! — встревожился комиссар. — Вам плохо?.. — Он соскочил с лошади, хотел помочь ему слезть с коня, но Буденный отмахнулся.

— Не беспокойтесь, товарищ политком. Я ранен легко, доеду сам до околотка.

— Товарищ начдив, — произнес Мусинов. — От Тимошенко коннонарочный прискакал… Хутор Прямая Балка в наших руках, враг разгромлен, много пленных, большие трофеи…

— Замечательно! — радостно сказал Буденный. — Я в этом был убежден. А где наши пленные? Там среди них, кажется, офицер был…

— Здесь, товарищ начдив, — отозвался адъютант Лемешко, подводя к Буденному трех пленных казаков и одного офицера с есаульскими погонами. Офицер едва держался на ногах, его поддерживали под руки два казака.

— Что он пьян, что ли? — удивился Буденный.

— Он тяжело ранен, господин командир, — ответил один из пленных.

— Не господин, а товарищ, — внушительно поправил Фома.

— Извиняюсь, товарищ командир, — смутился казак.

— Ранен? — переспросил Буденный. — Гм… тогда надо устроить его на подводу… Как фамилия, есаул? — взглянул он на офицера.

— Крючков, — тихо ответил офицер.

— Крючков? — с интересом взглянул на него Буденный. — Уж не Козьма ли?

— Козьма, — кивнул офицер.

— Вот птица-то какая знаменитая к нам попала, — усмехнулся Буденный. — Это же, товарищи, тот самый Козьма Крючков, про которого буржуазные газеты легенды писали, что будто он чуть ли не эскадрон австрийцев зарубил… Ну да дело не в этом. Человек раненый, надо его в госпиталь отправить…

Достали подводу, уложили в сани Крючкова, повезли в госпиталь. Но довезти его не удалось, дорогой он умер…

XIII

Выйдя из госпиталя, Константин отправился на освидетельствование медицинской комиссии, в душе тая надежду, что его признают непригодным для фронтовой службы и определят для службы в тылу. Ему не только надоела война, но он стал ее бояться.

Будучу человеком суеверным, Константин внушил себе мысль, что его преследует рок и если снова попадет на фронт, то уж на этот раз его непременно убьет Прохор. Но медицинская комиссия не знала представшего перед ней полковника да и имела строгие указания начальства меньше обращать внимания на разные болезни военнослужащих и направлять всех на фронт. Она предоставила Константину две недели отпуска для поправки здоровья, после чего он снова должен быть направлен в строй.

Пришел он домой хмурый, удрученный.

— Что с тобой, мой мальчик? — приласкалась к нему Вера. — О чем грустишь?

Константин пожал плечами:

— Ты ошибаешься, Верусик, я совершенно ни о чем не грущу.

— Но у тебя вид какой-то хмурый, грустный…

— Да просто так… Ранен же я был, болел…

— Милый мой вояка, — звонко расцеловала его Вера. — Ну, поживешь дома, поправишься, станешь снова веселым. Твоя женушка сумеет тебя развеселить…

Константин вздохнул и промолчал.

Вера взобралась к нему на колени и начала плаксиво: