Юг в огне

— Кого вы имеете в виду под «темными силами революции?» — пристально посмотрел поверх пенсне штабс-капитан на есаула.

— Ну, конечно, не вас, господин штабс-капитан, и не ваших коллег по партии, — усмехнулся есаул. — Я имею в виду главным образом разных там анархистов, большевиков и тому подобных. По своей наивности, — простите, пожалуйста, я не хочу вас обидеть, — вы, быть может, думаете, что с ними можно мирно жить?.. Можно найти компромисс?.. Напрасная иллюзия… С большевиками и анархистами можно говорить только языком пуль. В общем, делаю резюме: сначала дать по морде зарывающимся диким фантазерам, а затем уж и созывать Учредительное собрание, чтобы его работе никто не мешал…

— Браво! — захлопал в ладоши уже захмелевший Константин. Изумительно правильно сказано. Дай я тебя, Чернецов, поцелую за эти золотые слова… Сначала пулю им в лоб, а потом и созывай Учредительное собрание… Ха-ха-ха… Какая ты умница, есаул… Пора кончать со всякими спорами и пререкательствами. Дела надо делать, господа, дела! Верусик, не увлекайся, милая, — мягко сказал он жене, заметив, что черноусый сотник, воспользовавшись горячим разговором офицеров и думая, что этого никто не увидит, с упоением поцеловал ее в розовую щеку.

Вера вспыхнула, а сотник совсем некстати вдруг что-то забормотал о погоде.

— Я глубоко убежден, — с жаром сказал Константин, — что если мы, офицеры, цвет русской армии, объединимся сплоченной железной стеной вокруг Корнилова и Каледина, то мы, уверяю вас, сможем спасти Россию от катастрофы. Ни Керенский, черт, сват и брат спасут страну от гибели. Спасут ее офицеры — лучшие ее сыны…

— И казаки, — мрачно подсказал подъесаул с крысиным лицом.

— Правильно, и казаки, — согласился Константин. — Хотя должен вам сказать, господа, казаки под влиянием агитации большевиков начинают колебаться…

— Вот-вот, — подхватил подъесаул с крысиным лицом. — Сейчас-то мы и должны поработать с казаками, чтобы не дать возможности им обольшевизироваться… Нам, казачьим офицерам, легче с ними найти общий язык. Мы с ними связаны и кровью и общими целями и интересами… Я убежден, что если мы умело поведем свою работу, то они нас скорее послушают, чем большевиков.

Есаул Чернецов торопливо, словно боясь, что ему не дадут, налил водки в свой стакан и, не поморщившись, выпил.

— Господа! — гаркнул он, привставая и окидывая взглядом сидевших за столом. — Послушайте меня. Есаул Ермаков, безусловно, прав. Нам, офицерам, передовой части армии, как уже я сказал, не безразлична судьба России, ее будущность. Мы, офицеры, должны быть едины в своих мыслях и стремлениях. Объединившись в крепкий кулак, мы прошибем все на свете… Мы, черт побрал, дадим по морде… извините, Вера Сергеевна… но добьемся, чтобы власть в России была бы не связана никакими группировками и организациями и свободна от разных политических влияний…

— Позвольте, господин Чернецов, — прервал его штабс-капитан Чернышев. — Как я понимаю, все ваши разговоры сводятся к тому, что как будто назрел вопрос об организации какой-то офицерской партии, что ли?

— К черту все партии! — взревел есаул Чернецов. — Презираю все партийные группировки!.. Я — человек, повторяю, вне всякой политики. Разговор идет не об организации какой-то офицерской партии, а вот офицерский союз нам нужен. В этом союзе мы объединимся крепко и будем представлять из себя могучий бронированный кулак, которым расшибем хоть самого сатану.

— Браво!.. Браво!.. — зааплодировали офицеры. — Верно сказано.

— Значит, организуем офицерский союз? — вопрошающим взглядом обвел Константин присутствующих.

— Организуем!.. Организуем! — поддержали голоса.

— Организуем, — отнимая губы от руки Веры, прокричал черноусый сотник, плохо соображая, о чем шла речь за столом.

— А вы как на это смотрите? — иронически глядя на штабс-капитана Чернышева, спросил Чернецов.

Чернышев глубокомысленно задумался.

— Создать офицерский союз? — блеснул он стеклышками пенсне, взглядывая на Чернецова.

— Да.

— Что же. Если это нужно для пользы дела… не возражаю.

Виктор незаметно вышел на улицу. Было часов пять дня.

Он шел бесцельно, не зная куда себя деть. В казарму идти было еще рано. День стоял солнечный, тихий, безветренный. Радуясь весенней теплыни, на бульварах весело играли дети. В этот предвечерний час на улицах было еще больше, чем днем, празднично разодетого шумливого народа.

Отовсюду так и плескалось людское веселье, шутки, дружеские восклицания, жизнерадостный смех молодежи. Лица у всех приветливые, смеющиеся. Все куда-то неторопливо идут парочками или группами. И только он, Виктор, одинок. На душе у него стало пасмурно, сиротливо.

«Пойду в казарму, — решил он опечаленно. — Лягу спать. Какого черта я буду бродить по городу, как бездомный?»

И он, ни на кого не смотря, направился к трамваю.

— Виктор! — окликнул его нежный девичий голос.

Он оглянулся.

— Марина! — просияв от счастья, сказал он.

— Куда вы так торопитесь? — спросила она, улыбаясь.

— Хотел было ехать к себе в роту.

— А у нас были?