Юг в огне

— Правильно! — отозвалось несколько голосов. Но большинство молчало, обдумывая сказанное Свиридовым.

От дверей к столу прошел чубатый казак и подал Подтелкову какую-то бумажку. Подтелков прочитал и, укоризненно покачав головой, отдал ее Востропятову. Все в президиуме прочитали принесенную казаком бумагу. Кривошлыков бурно вскочил со стула и, перебивая Свиридова, взволнованно крикнул:

— Товарищи фронтовики! Вот сейчас товарищ, выступая, сказал, что надо помириться с Калединым да спокойно разойтись по домам. И некоторые из вас его поддержали, кричат «правильно!» Нет, товарищи, неправильно это! Не имеем права мы разъезжаться по домам, пока не закончим начатого дела… Дай, Федор, телеграмму! — обернулся он к Подтелкову.

Тот подал ему бумажку, которую только что читали все в президиуме.

— Вот! — потряс ею над своей головой Кривошлыков. — Это телеграмма Каледина к командиру нашей дивизии. Казаки ее перехватили на телеграфе да принесли сюда… Каледин приказывает арестовать весь наш съезд… Вот так, товарищ урядник, — обернулся Кривошлыков к Свиридову. — Вы предлагаете помириться с Калединым, а он приказывает вас и ваших товарищей арестовать. Простите, что я вас прервал, продолжайте свою речь.

Сообщение Кривошлыкова вызвало возбуждение. Некоторые фронтовики, вскочив на парты, разгневанно размахивая руками, орали:

— Нас заарестовать?.. Да мы этому Каледину голову оторвем!..

— Пойдем побьем всех буржуев!..

— Веди, Подтелков, на Новочеркасск!..

Все еще стоя у трибуны, Свиридов пробовал что-то говорить, но его голос тонул в общем гаме. Он растерянно оглянулся и пошел на свое место.

— Тише! Тише! — успокаивая расходившиеся страсти, кричал Подтелков.

Понемногу голоса стали утихать.

— А ну, пропустите! — послышался в дверях басовитый голос. Казаки дали дорогу. Позванивая шпорами, в класс вошло пять офицеров. Впереди, прихрамывая, шел полнотелый, черноусый есаул. Делегаты притихли, выжидающе глядя на вошедших. Подтелков на всякий случай нащупал в кармане наган.

Подойдя к настороженно наблюдавшему за вошедшими офицерами президиуму, черноусый есаул вытянулся, приложив ладонь к папахе.

— Честь имею представиться, — прищелкнул он каблуком, — есаул Скворцов. В распоряжение комитета донского революционного казачества привел три эшелона казаков. Мои офицеры, преданные революции, — указал он на своих офицеров. Те, звякнув шпорами, козырнули.

— В подтверждение своих слов, — гудел есаул Скворцов, подавая Подтелкову пропуск, подписанный уполномоченным Совнаркома по Южному фронту, — пожалуйста, мой документ. А теперь, господин председатель, прошу дать мне слово.

— Пожалуйста, — разрешил Подтелков.

— Станичники, друзья, односумы, братья! — заговорил он, скинув шапку. — К вам я обращаюсь с приветом от имени ваших братьев, революционных казаков нашего полка. Я не знаю, что говорилось на вашем съезде, что вы решили делать. Казаки нашего полка уполномочили меня заявить вам о том, что все они единодушно считают нужным объявить войсковое правительство Каледина низложенным. Всю власть они предлагают передать в надежные руки революционного комитета, избранного революционным казачеством…

— Ура-а! — радостно воскликнул Подтелков. — Ура-а!

— Ура-а! — подхватил президиум, поднимаясь.

— Ура-а! — закричали многие делегаты, размахивая шапками.

Более осторожные из делегатов еще молчали и оглядывались. Но, видя, что все кричат, поддались всеобщему порыву, тоже закричали «ура».

Есаул Скворцов и его смущенно улыбавшиеся офицеры хлопали в ладоши.

Появление на съезде фронтовиков офицеров и взволнованная речь есаула Скворцова положили конец колебанию некоторых фронтовиков. Теперь почти все были полны решимости и единодушия бороться с калединской контрреволюцией.

Председателем революционного казачьего комитета был избран Подтелков, товарищем председателя — хорунжий Ермилов, секретарем — прапорщик Кривошлыков, членами — Лагутин, Головачев, Сверчков, Кудинов, Востропятов, Прохор Ермаков и ряд других фронтовиков.

На съезде была принята такая резолюция: