Юг в огне

— С удовольствием поехал бы, товарищ Подтелков. Но парторганизация не разрешит. А я не волен распоряжаться собой…

— А это товарищ Кривошлыков, — представил Прохор.

Слегка улыбнувшись, Кривошлыков как-то рывком сунул Виктору сухую, как таранка, горячую руку. Он понял, что Кривошлыков сильно болен.

— Да, — согласился Подтелков. — Это верно. Сейчас все мы не вольны распоряжаться собой. Революция над нами хозяйствует.

На вокзал приехали Орджоникидзе и Ковалев. Поздоровавшись, Орджоникидзе спросил у Подтелкова:

— Ну как, подготовились к отъезду?

— Вас поджидали, товарищ Орджоникидзе, — вытягиваясь по-военному, сказал Подтелков. — А теперь можно и в путь трогаться.

— Немцы Таганрог заняли, — вздохнул Орджоникидзе. — К Ростову подступают. Я только что получил телеграмму от Ленина. Просит, чтобы я выехал к немецкому командованию и договорился насчет установления демаркационной линии… Буду протестовать против незаконного вторжения германских войск в Таганрог и на Дон… Ну, прощайте, дорогие, — обнял он Подтелкова, а затем Кривошлыкова. — Желаю удачи!.. Уверен, что с задачей, возложенной на вас, вы справитесь хорошо…

— Обязательно, товарищ Орджоникидзе, — убежденно воскликнул Подтелков. — Может, много и не соберем, а уж полков пять-шесть обязательно.

Сняв фуражку, Подтелков помахал машинисту:

— Давай!

Машинист, увидев сигнал, поданный Подтелковым, дал свисток.

Еще раз пожав руки Орджоникидзе и Ковалеву, Подтелков и Кривошлыков вскочили на ступеньку тронувшегося вагона.

— Прощай, Витя, — расцеловал Прохор Виктора. — Прощай, дорогой братишка! Не знаю, когда теперь и увидимся… Да и увидимся ли еще?.. Времена-то наступили грозные.

— Увидимся, Проша!.. Обязательно!..

Прохор на ходу вскочил на подножку вагона и, еще раз взмахнув фуражкой, исчез за поворотом…

Поезд медленно полз в гору, огибая маленькие беленькие домики города. Всюду ярко зеленела молодая трава и кружево юной листвы деревьев. Казаки стояли у дверей и окон вагонов.

— Благодать-то какая! — слышались радостные восклицания.

— Теперь у нас в станицах сирень скоро зацветет, — вздохнул кто-то.

За Кизитеринкой дорога пошла берегом Дона. Красавица река широко разлила свои воды по лугам и займищам. Казаки, не выпуская из рук винтовок, стояли у окон и дверей, любовались родной рекой, воспетой в многочисленных песнях и былинах.

Контрреволюционерам уже была известна цель поездки Подтелкова с его отрядом в верховые станицы области. И они чинили всяческие препятствия на пути движения эшелона, устраивали засады.

Разгоняя белых, казаки снова усаживались в вагоны и продолжали ехать. Но длилось это недолго. Впереди опять оказывались засады. Двадцать пять километров — от Зверево до Лихой — экспедиция продвигалась с боями в течение четырех суток.

Дальше так продолжать путь было невозможно, и Подтелков приказал состав со станции Лихой повернуть по линии железной дороги к Царицыну. Пятого мая поезд прибыл на станцию Белая Калитва. Здесь Подтелков предложил выгрузиться из вагонов и степными дорогами походным порядком пробираться в Усть-Медведицкий, а затем и Хоперской округа.

— Рановато ты, Федор Григорьевич, задумал разгружаться, — возразил Востропятов.

— Почему — рановато? Тут, брат мой, начинаются верховые станицы… Здешние казаки нас будут принимать, как дорогих гостей.

— Давай в этой станице проведем пробную мобилизацию казаков, предложил Лагутин. — Посмотрим, как казаки отнесутся к этому, а тогда уж и будем решать, тут разгружаться или нет.

— Ладно, — согласился Подтелков. — Давай. Сотен пять мы и тут сможем мобилизовать.

К вечеру, после объявления мобилизации, на сборный пункт пришло всего с десяток человек, главным образом из числа иногородних жителей. Фронтовики, как сообщили мобилизационной комиссии, сбежали за Донец и попрятались в густых зарослях камыша. А ночью, когда Подтелков со своими товарищами возвращался из ревкома на станцию, в вагоны, его обстреляли из садов, легко ранив одного казака из экспедиции.

Утром Подтелков созвал в своем вагоне совещание мобилизационной комиссии и политотдела.

— Мы собрались, товарищи, затем, чтобы обсудить наше положение, сказал он. — Как вам известно, мобилизация фронтовиков здесь не удалась. Собралось на сборный пункт всего тринадцать человек. Пришлось дело наше отложить. Некоторые товарищи думают, что раз мобилизация тут не удалась, так она вообще и везде не пройдет. Это неверно. Я так не думаю. Тут народ пристанционный, разбалованный. А чем дальше мы будем продвигаться от железной дороги, народ будет лучше, сознательней… Я предлагаю идти отсюда походным порядком. Подводы нам обещали дать.

— Не следовало бы нам отбиваться от железной дороги, — буркнул Лагутин. — Тут все время в движении красногвардейские части. В случае чего, они нам всегда помогут. А вот там, в глуби, надеяться уже не на кого.

— А на фронтовиков? — спросил Подтелков.

— А разве ты, Федор Григорьевич, не видел, какие они тут фронтовики стали? — сказал Востропятов. — Чуть было из-за плетня тебя не подстрелили…

— Да ведь это ж контрреволюционеры стреляли, — возразил Подтелков.