Юг в огне

Зина с грустью смотрела на него своими синими глазами и вздыхала. Она, конечно, была согласна с доводами Прохора. Оставаться в хуторе опасно, но и отпустить его, одного, беспомощного, слабого, было страшно. Все ее существо протестовало против этого. Ведь погибнет же он! Нет! Она не допустит его гибели. У Зины возникло смелое решение: если уж ему необходимо уходить из хутора, то и она пойдет с ним, будет ухаживать, оберегать его в пути.

Она сказала ему о своем намерении.

— Милая девушка! — растроганно сказал Прохор, пожимая ей руку. Спасибо большое. Вы и так для меня столько сделали доброго, что я и не знаю, как и чем буду расплачиваться за все это…

— Тоже скажете, — смущенно потупилась она. — Никакой расплаты мне не нужно. Вы же знаете, что мой брат в Красной гвардии. Может, он, бедный, тоже в беду лихую попал… И ежели ему никто не поможет, разве ж это хорошо? Вот отведу вас к красным, сдам в лазарет, тогда моя душа будет покойна.

— Нет, Зина, не могу на это согласиться. Я сам как-нибудь буду пробираться…

— Нет уж, раз решила — так и будет. Ночью сегодня пойдем… А то, пожалуй, правда, белые вас могут у нас изловить… Пойду с отцом об этом поговорю.

Прохор улыбчиво посмотрел ей вслед и покачал головой.

Уже три дня Прохор жил в кухне. Зина сытно кормила его, перевязывала рану, снабжала табаком.

Отец Зины, Антон Поликарпович Крутоярец, добродушный старик лет шестидесяти, был осведомлен о том, что дочь его прячет раненого большевика. Крутоярец сам не видел Прохора и не ходил к нему, но велел дочери перевести раненого в летнюю кухню, постелил там свежего сена, забил ставни, чтоб досужие соседки его не увидели. Старик боялся расправы белых, которые вдруг да узнают, что в их доме прячется красный казак из отряда Подтелкова. А поэтому, когда Зина сообщила ему, что казак намерен этой ночью уйти от них, он обрадовался.

— Вот это правильно, — невольно вырвалось у него. — Я, конешное дело, не супротив того, чтоб он хоронился у нас, но, ты ж сама понимаешь, Зина, страх берет и за него и за себя, а вдруг да познают беляки про него? Что тогда будет? Пропадем тогда мы и он ни за грош. Я его левадами да огородами провожу за хутор, — сказал старик. — А там он сам пойдет…

— Нет, батя, — промолвила Зина. — Он слабый… сам он не дойдет. Я его пойду провожать до разъезда Грачи, может, там красные еще…

— Очумела, что ль, девка? — в изумлении развел руками отец. — Это что ж, хочешь, чтоб тебя беляки вместе с ним изловили? Додумалась тож. Нет уж, сиди дома.

— Батя! — со слезами в голосе вскрикнула девушка. — Как вам не стыдно!.. Вы хотите избавиться от него. Лишь бы он дом ваш оставил, а там что с ним будет, вас не касается… А ежели нашего Ваню такое лихо постигло, а? Так что ж, по-вашему, он должен сгибать?.. Ведь, небось, люди-то добрые и ему помогают… Нет в вас, батя, сознательности…

Старик растерялся.

— Да ведь я ж, дочка, разе ж ему гибели хочу? Я хочу как лучше, чтоб и он упасся и мы б в ответе не были…

— Говорю ж вам, что не дойдет он один, дюже слабый.

Теребя бороду, старик задумался.

— Ну, ладно, — решительно произнес он через некоторое время, что-то надумав. — Отвезу его сам ночью, а ты будь дома…

— А может, я, батя, отвезу? — тихо проронила Зина.

— Сиди, говорю, дома, — сурово отрезал старик. — Не девичье это дело… Скажи ему, чтоб был наготове.

В полночь Антон Поликарпович подмазал дегтем оси у повозки, положил в нее свежего душистого сена.

— Ну, иди зови его, — сказал он дочери, помогавшей ему собираться в дорогу.

Зина пошла на кухню.

— Вы не спите? — спросила она тихо.

— Нет, — отозвался Прохор, приподнимаясь с сена. — Что, уже?

— Да, уже. Пойдемте!

— Зина, — сказал он взволнованно, нащупав во тьме ее руку. — Спасибо за все!.. Спасибо, родная!.. Никогда не забуду вас…

— Забудете, — едва слышно, дрожащим голосом сказала она.

— Что вы, Зина! — с укором произнес он. — Да разве можно?! Никогда!.. Никогда я вас не забуду!.. — и он крепко пожал ее загрубевшую от работы маленькую руку. — Прощайте, Зина!

— Прощай! — с каким-то надрывом выкрикнула она, вырвав из его руки свою руку, и убежала. Ему послышались заглушенные рыдания.

— Зина!

Но ему никто не ответил.

Во дворе вполголоса заговорили.

Прохор вышел из кухни. Светила луна, разливая тусклый свет по двору. Старик-хозяин, которого Прохор до сих пор еще не видел, запрягал лошадь. Зина что-то укладывала в повозку.

Прохор подошел к телеге и пристально посмотрел на девушку. Она ответила слабой, грустной улыбкой, в глазах ее стояли слезы. Он украдкой пожал ее руку и шепнул:

— Жди меня.

Она не ответила и вздохнула.

— Ну, здорово, служивый, — подошел к Прохору Антон Поликарпович. Собрался?

— Собрался, — ответил Прохор.

— Сам-то залезешь на повозку?

— Попробую.

— Поможем.

Старик с Зиной помогли Прохору взобраться на телегу. Зина старательно обложила его сеном. Он поймал ее горячую руку и приложился губами. Когда старик пошел открывать ворота, Прохор поцеловал ее в губы.

— Ой, — простонала она, — зачем ты в мою душу влез?

— Еще увидимся, дорогая, — прошептал он. — Жди меня.