Юг в огне

— Ну что ж, Котов, спасибо за службу. Поручение мое ты выполнил хорошо. Этого я не забуду. При случае буду иметь в виду, в продвижении по службе не забуду…

— Благодарю покорно, господин полковник, — козырнул Котов. — Рад стараться.

— Пойдешь к себе, в сотню — позови Свиридова. Он, кажется, в вашей сотне сейчас… А может, в обозе.

— Разыщу, господин полковник. Можно идти?

— Иди!

Котов направился к оврагу, в котором расположился полковой обоз. Там он надеялся разыскать Свиридова.

Константин молча зашагал вокруг телеги, стоявшей около скирды, нервно кусая нижнюю губу. К нему озабоченно подошел начальник штаба полка войсковой старшина Чернышев.

— Константин Васильевич, — протирая пенсне платком, сказал он, — вы, кажется, отдали распоряжение командирам сотен начать наступление на станицу?

— Да, — не переставая ходить, нехотя ответил Константин. — А что?

— Мне думается, что вы поторопились. Во избежание напрасных жертв надо бы переждать денек-другой. Они от нас и так не уйдут. У красных нет патронов… За день-два они перестреляют последние, а потом бери их хоть голыми руками…

— Вы не знаете, с кем имеете дело, — проворчал Константин. — Я их знаю, это упрямый народ. Ведь командиром у них мой брат. Родной брат, выкрикнул он гневно. — До последнего издыхания будет сражаться.

— Брат? — удивился Чернышев. — Что ж вы мне об этом не сказали.

— Надобности в этом не было, — сухо сказал Константин. Он резко сделал несколько шагов, потом круто повернулся к начальнику штаба.

— Вот времена-то какие, господин Чернышев, наступили, — желчно усмехнулся он. — Брат на брата поднял меч, сын на отца, отец на сына. Правы, видимо, старики, когда утверждают, что об этом в библии сказано. Старики говорят, что еще ужаснее наступит время. Но что же еще ужаснее может быть?.. Не понимаю… Вот, извольте порадоваться, — приподнял он забинтованную руку. — Это я по милости своего братца вожусь с этой куклой!

— Как это понять, Константин Васильевич?

— А очень просто, Иван Прокофьевич. Брат подстрелил меня… Хе-хе!.. И очень сожалеет, что наповал не ухлопал…

— Откуда у вас такие сведения?

— Сведения самые достоверные… Из уст самого брата…

— Да-а, — протянул Чернышев, покачивая головой. — Случай…

— И скажите, дорогой, чем я должен ответить на это своему братцу, а? — с горькой усмешкой спросил Константин. Он нервно хлебнул из баклаги и спросил: — Простить, да?.. Как вы думаете, Иван Прокофьевич?

Тот развел руками.

— Да ведь как сказать, Константин Васильевич. Это ведь все зависит от ваших личных, я бы сказал, родственных отношений.

— Значит, по-вашему, можно и простить, да?

— Да… смотря по обстоятельствам, — мямлил офицер, не зная, каким ответом можно угодить командиру полка.

— Нет, вы не виляйте, Иван Прокофьевич, — настаивал Константин. Скажите прямо: простили бы вы своему брату, который пытался бы вас убить, ранил бы вас, принес бы страдания как физические, так и нравственные, а?.. Скажите по-дружески… который бы порвал со своими родителями всякие отношения, наперекор их воле и желанию связался с разным сбродом, сделался бы руководителем банды, которая терроризирует сейчас всю станицу… так как бы вы посмотрели на такого братца, а?..

— Ну, знаете ли, Константин Васильевич, — вытирая платком потный лоб, ответил Чернышев. — Вы мне задаете непосильную задачу. У меня брата нет, и я не могу судить… А притом, если уж вы меня так настойчиво спрашиваете, я человек по натуре мягкосердечный, гуманный… Может быть, я и простил бы… Все это зависит, как я сказал уже, от обстоятельств…

— Ах, вот вы какой! — словно уличив его в чем-то неблаговидном, воскликнул запальчиво Константин. — По-вашему, значит, я должен его простить?.. Может быть, его еще погладить по головке и сказать: «О милый мой братик, как я сожалею, что тебе не удалось продырявить мою башку!» Может быть, дать ему наган и сказать: «На, дорогой, стреляй. Я тебе подставлю головку». Так?.. Эх, вы!.. Человек гуманный он, мягкосердечный… Гм… смешно в наше суровое время проповедовать такие сантименты… Какой, к черту, сейчас может быть гуманизм, альтруизм, человеколюбие… Пошли вы к чертовой матери!.. Не может быть никакой пощады, никакого прощения за подобные дела ни брату, ни свату, ни даже родному отцу… Да!.. Именно так!.. Ваше сердце должно быть черствым. Во имя той светлой справедливости, за которую мы, рыцари, встали, считаться ни с чем нельзя. Тут уж ничто не должно становиться преградой… Так что я вас не понимаю, господин войсковой старшина. Как же вы будете воспитывать рядовых?.. Неужели вы им будете такую чепуху проповедовать, которой набита ваша голова… А я вас еще считал умницей…

— Простите, Константин Васильевич, — смущенно проговорил Чернышев. Может быть, я, действительно, что-то не то сказал…

— Ну хорошо, — уже снисходительно, снижая тон, проговорил Константин. — Прекрасно, что вы все это поняли…

Подошел Свиридов.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — прищелкнул он каблуками.

— Здорово, Максим, — добродушно сказал Константин. — Ну ты, голубчик, достал себе хорунжеские погоны?..