Юг в огне

— Коня-а!.. — как эхо, прозвучало откуда-то издалека.

И тотчас же из синего, заплывшего маревом овражка ураганно выскочил всадник на вороной лошади, ведя в поводу великолепного серого жеребца.

Константин сбежал с холма и при помощи ординарцев взобрался на жеребца.

Подскакал на гнедом коне Свиридов, уже успевший надеть хорунжеские погоны.

— Вот, — посмотрев на него, одобрительно кивнул головой Константин. Правильно… офицер… Поедем!

— Теперь ехать некуда, — нервно засмеялся Свиридов. — Глядите, господин полковник, — указал он в сторону станицы.

Константин глянул и обомлел. Только что наступавшие на станицу казачьи цепи, теперь преследуемые красными конниками, стремительно бежали назад.

— Ах, сволочи! — выругался Константин. Он всадил шпоры в бока жеребцу и с места в карьер помчался навстречу бежавшим казакам. Адъютант, Свиридов и ординарцы едва поспевали за ним.

Наскочив на переднюю группу бежавших в панике казаков, Константин завопил:

— Назад, сволочи!.. Пострр-еляю! — задохнулся он от ярости.

Казаки попятились от него, растерянно переглянулись.

— Рассыпайся в цепь!.. Живо! — орал Константин. — Ложись!.. Ах, так вот он, провокатор-то! — взвизгнул вдруг он, поддавая шпоры жеребцу и на скаку выхватывая из кобуры наган. Жеребец, застонав от боли, подпрыгнул и сбил своей мускулистой грудью бежавшего носатого, черного, как жук, сотника, командира сотни. Посерев от испуга, он поднялся на ноги и ошалело глянул на Константина. Тот, повернув жеребца, в упор выстрелил в него.

— Умри, собака! — выкрикнул злобно Константин.

Сотник, обливаясь кровью, упал на землю.

Казаки с ужасом смотрели на Константина.

— Это он поднял панику, — закричал Константин, указывая на труп ни в чем не повинного командира сотни. — Он. Теперь назад, казаки, назад!.. Вот теперь ваш командир сотни! — указал он на бледного, вздрагивающего от ужаса Свиридова. — Максим, командуй!..

Свиридов со страхом глянул на Константина и срывающимся голосом закричал:

— Ложись!.. Командиры взводов, ко мне!..

Константин, сопровождаемый адъютантом и ординарцами, поскакал к следующей сотне, наступавшей на станицу. Но вдруг пуля с злым свистом сорвала с него фуражку. Константин, мертвенно побледнев, круто повернул жеребца назад и испытующе оглянул казаков. Но ничего он подозрительного не мог заметить. Все лежали в цепи, обстреливая десятка три красных конников, которые так отважно бросились в атаку на белую сотню, повернув ее в смятении назад. Сейчас красные конники стремительно мчались к себе в рощу.

— Кто в меня стрелял? — строго спросил Константин, холодно уставившись в Свиридова.

— В вас стреляли? — изумился Максим. — Да вы что?.. Неужто?..

Константин не ответил. Он молча взял свою фуражку у ординарца, которую тот поднял, и медленно поехал вдоль вытянувшихся в шеренгу лежавших казаков. Его страшно поразил только что происшедший с ним случай. Сразу же он как-то обмяк, присмирел…

XVII

Отряд красных с отчаянным упорством отбивался от наседавших белых. Местами дело доходило до рукопашных схваток. Белые каждый раз с большими потерями отходили назад.

И все же положение в отряде Прохора становилось критическим. Из всего состава оставалось теперь не более трети, причем среди находившихся в строю было много раненых. Ни у кого в отряде надежд на спасение не было. Но духом никто не падал.

Похудевший, с резко обозначавшимися чертами лица, с тенями под глазами, с белой окровавленной повязкой на голове, Прохор метался на своей уставшей лошади по станице, от одной заставы к другой. Дмитрий Шушлябин на взмокшей лошаденке не отставал от него. Он всюду следовал за Прохором. Два раза ему даже пришлось участвовать в конной атаке, когда Прохор водил конников на белых, и Дмитрию удалось зарубить одного калмыка, который в упор выстрелил в Прохора и ранил его в голову…

* * *

Теперь не к чему было держать сильно поредевшие заставы за станицей. Белые каждую минуту моли зайти в тыл и окружить красногвардейцев. Прохор приказал всем уцелевшим бойцам собраться в церкви, запереться в ней и выдерживать осаду насколько хватит сил. Церковь была каменная, крепкая.

Из школы в церковь перенесли всех раненых, продовольственные запасы, налили бочки с водой. Прохор сам с Дмитрием перенес запас патронов, которые он берег, как драгоценность. Конники должны были замаскировать отход застав, отстреливаясь до последней минуты.

Молчаливый, суровый, сидел Прохор верхом на лошади у ворот каменной ограды, пропуская в церковь подходивших с застав красногвардейцев.

— Проша! — с плачем подбежала к нему Надя. — Погибель вам… Я зараз видела, как беляки вошли в станицу…

— Где они?

— В нашей леваде. Батя к ним пошел…

— Дьявол старый! — выругался Прохор. — Предатель!

— Проша, тебя господь накажет. Он же отец наш.

— Иди, Надя, домой, — строго сказал Прохор. — Сейчас тут стрельба начнется… Убьют! Беги!..

— Братушка, — с отчаянием прошептала девушка. — Нагнись-ка, что скажу…

Прохор наклонился к сестре.

— Братец, родной, — зашептала она горячо, — гибель вам всем тут неминучая… — Ее голос задрожал, из глаз хлынули слезы.