Юг в огне

Веру несколько удивила последняя фраза ротмистра, но она промолчала и с любопытством оглядела своего нового знакомого.

Ротмистр Яковлев был непомерно высок и худ. Лицо желтое, морщинистое, испещренное рябинами. Глаза мутные, неопределенного цвета. Блестящий офицерский гусарский мундир сидел на нем неуклюже, словно был с чужого плеча. На левом рукаве — семнадцать поперечных красных нашивок, что означало семнадцать ранений в мировую войну. На груди поблескивал один офицерский и четыре солдатских георгиевских креста и еще несколько других знаков отличия.

На левом боку у офицера висела шашка в серебряной оправе с георгиевским темляком, на правом — револьвер в кобуре с малиновым толстым шнуром, закинутым на шею петлей, точь-в-точь как это бывает у городовых.

Вера сразу же отметила, что блестящая форма этого офицера никак не гармонирует с его уродливым, рябым лицом и грубыми манерами.

— Хотите, так сказать, вина, ротмистр? — предложил Розалион-Сашальский.

— А разве можно когда-нибудь его не хотеть? — сострил Яковлев и, подсаживаясь к столику, хрипло рассмеялся. — Налейте, капитан.

Отхлебывая из бокала вино, ротмистр вдруг судорожно зевнул.

— О, да и спать же хочется, — признался он.

— Опять ночь играли? — спросил поляк.

— Как звери… Всю ночь напролет и день. Сейчас только кончили… Я бежал закусить сюда немного…

— Проиграли?

— Да вы что?! — с удивлением взглянул на поляка ротмистр. — Я никогда не проигрываю. Наоборот, выиграл кучу денег. Весь ими набит, — хвастливо похлопал он себя по карманам. — Двух помещиков обыграл, — усмехнулся ротмистр, показывая желтые гниющие зубы. — Одному даже тошно стало, отпаивали его… Стреляться хочет. Да а мне-то что? Пусть стре-е-ляется… Не садился б играть…

— Везет вам, ротмистр, — с завистью сказал Розалион-Сашальский. — А я вот сколько ни сажусь за карты, а никогда, так сказать, не выигрываю…

— Надо уметь играть, капитан, — назидательно проговорил ротмистр. — С выигрыша, господа, я вас, пожалуй, угощу замечательным ужином. Эй, человек!.. Шестерка! — позвал он официанта. — Полдюжины шампанского, три шашлыка кавказских, ну… там еще, понимаешь, сам сообрази насчет деликатесов разных… Понимаешь, для дамы…

Официант почтительно наклонил плешивую голову.

— Понимаем, ваше высокоблагородие… Это мы живо сообразим.

— Фьють! — от удовольствия свистнул Розалион-Сашальский, и у него даже глаза восторженно заискрились. Он с гордостью взглянул на Веру, как бы говоря: «Вот я с кем вас знакомлю, а вы это не цените». Замурлыкав, как кот, он облизнул губы.

— Сережа! — обрадованно взревел ротмистр Яковлев. Он вскочил и с распростертыми руками пошел навстречу маленькому хрупкому офицерику, одетому в форму улана. — Друг мой! — облобызал ротмистр маленького улана. — Садись с нами! Познакомьтесь, господа!

— Граф Сфорца ди Колонна князь Понятовский, — подойдя к молодой женщине, жеманно наклонился офицерик, позванивая маленькими шпорами.

…Пили до полуночи. Шумно играла музыка. Вера кружилась и порхала в вальсе то с одним, то с другим кавалером. Словно во сне ей вспоминается, как к их столику то подсаживались, то снова уходили какие-то офицеры, дамы… Смутно она помнит, как этот маленький офицерик Сфорца, взобравшись к ней на колени, с упоением целовал ее в глаза, и все аплодировали и смеялись… А потом длинный ротмистр с кем-то подрался…

Везя ее домой на извозчике, он сквернословил и допытывался у Веры:

— Госпожа, вы не графиня?.. У меня столько денег, что куры не клюют. Хочу жениться на графине или княгине…

XIX

По приказу войскового атамана на Дону создавались Саратовская, Астраханская и Воронежская армии. Атаман думал, что крестьяне, живущие в одноименных губерниях, которые займут казаки, будут охотно вступать в эти армии, считая их своими.

Формированием Саратовской армии руководил полковник Манкин. Его ближайшим помощником был есаул Греков, прозванный Белым дьяволом за свою жестокость в обращении с пленными и подозреваемыми в большевизме. Грекову было только всего двадцать три года, но болезненный, дегенеративный, седой, как лунь, он походил на семидесятилетнего старика.

К этому Белому дьяволу и попал Виктор. Когда он в форме армейского прапорщика явился к Грекову и заявил о своем желании служить в Саратовской армии, тот впился в него, как угольки, черными пронзающими глазами.

Виктор спокойно выдержал его взгляд.

— Документы! — отрывисто прохрипел Греков.

Юноша достал из кармана документ на имя прапорщика Викентьева Виктора Георгиевича и положил на стол. Есаул долго изучающе просматривал его.

— Викентьев?

— Так точно, господин есаул.

— На каком фронте были?

Виктор ответил.

— В какой части?.. За что награждены крестами?..

Виктор обстоятельно отвечал на все вопросы.

— Хорошо, — зловеще усмехнулся есаул. — А как же это так могло получиться, что вы, офицер, награждены солдатскими крестами?

Виктор был подготовлен к ответу.

— Когда я был представлен к награждению георгиевскими крестами, я тогда был еще солдат, вольноопределяющийся…

— Гм… Значит, чин прапорщика вы получили на фронте, не проходя юнкерского училища?