Югана

На этом месте, в этой кузнице, в стародавние времена вершился суд, приносилась присяга. У кайтёсовцев-перунцев как встарь, так и в нынешние времена кузница считается священной, приравненной к языческим храмам, священным рощам, холмам. В кузнице исстари приносились жертвы богам, и в ней присягали воины-дружинники клятвой на священном мече, лежащем на наковальне. Если кто-то из одноземельцев совершал преступление, то в таких случаях поступали так: вместе с судьей, а им всегда был кузнец, становились свидетель и пострадавший. Обвиняемый давал присягу: клал молот на наковальню и говорил: «Пусть, если я показываю ложно, Дажбог, бог солнца, выжжет мне глаза; пусть Перун разрубит мою голову огненным мечом»! После такой клятвы все, что говорилось обвиняемым, считалось правдой, истиной. Но если случится, что обвиняемый под щитом присяги, клятвы затаит правду и выдаст ложь за истину и это все будет доказано, то такой лживый человек изгонялся с позором из племени, рода, становился изгоем. И считалось это высшей мерой наказания.

А когда, что бывало редко, случалась в Кайтёсе, кровавая стычка, распря или месть, то жрец становился главным судьей. И опять же суд вершился в кузнице. Обычно семья, в которой был убит муж или сын, требовала из рода убийцы молочного сына. Для этого было достаточно обоюдного согласия. Юноша, которому предстояло влиться в состав новой семьи, должен поцеловать обнаженную грудь своей новой матери, а потом над мечом, лежащим на наковальне, обязан дать присягу старейшинам общины, судьям.

Так что кузница в Кайтёсе считается священным местом, где присягают на верность, приносят жертвы языческим богам. А в праздничный Новый год обязательно в кузнице бывает обряд жертвоприношения Перуну и Дажбогу. Жертвуют сельчане в таких случаях любимым богам главным образом петуха. Медовым пивом «поят» огонь в горне, угощают вином, мясным пирогом. И, как правило, всегда на наковальне должны гореть свечи из чистейшего пчелиного воска. После здравицы, наговоров языческих в пламя горна кладут сосновые или кедровые лучинки, чтобы обуглились концы. Этими писалами, обугленными концами, рисуют на дверях изб, оконных ставнях языческие кресты – охранные знаки, тамги.

Из кузницы доносится стук и звон кузнечного инструмента. Вышел юный молотобоец из кузницы. Посмотрел он в сторону Юганы, вытер пот со лба, размазал по лицу сажную копоть с рук.

– Югана, женщина племени Кедра, приглашай молодых на закалку мечей-всерубов булатных! – попросил веселым звонким голосом паренек. И нырнул обратно в раскрытую дверь кузницы.

Подошла Югана к Троян-колоколу. Подал ей Саша Гулов конец ременного «хвоста» от языков трех колоколов разнонапевных.

Пропела тройня колоколов вразнобой. Посмотрела Югана на собравшийся народ. И почудилось ей, что это не люди вокруг, а живые цветы на поляне собрались на праздник и у этих цветов-людей лица радостью дышат. Кругом Юганы говор мирный, счастливый.

Процокали коваными копытами два гнедых коня по площадке, мощенной лиственничным торцом, обрезанными кругляками. И вот подъехал к дверям кузницы вождь племени Кедра. Спешился, помог невесте высвободить сапожок из стремени, принял на руки и поставил рядом с собой. Одет Андрей Шаманов в костюм эвенкийского вождя: коричневой замши куртка, такой же замши брюки, на голове убор из орлиных перьев – корона вождя. На боку у Андрея – колчан, расписанный орнаментом, в нем стрелы боевые; на широком ремне – промысловый нож в берестяных ножнах; легкий лук – в чехле из барсучьей шкуры.

Снял Андрей Шаманов с поясного ремня чехол с луком, подал Югане. А потом посмотрел на Богдану и сказал:

– Ленивая у меня невеста. Дряхлая старуха. Как только я с такой женой буду жить после свадьбы… Раскосмачена она вся, в лохмотья одета. – Говорил все это Андрей, а сам улыбался. По обычаю, перед закалкой мечей-всерубов, положено жениху хаять свою невесту. И кто-то из женщин обязан перечить жениху, хвалить невесту.

– Хо, великий вождь юганской земли, паргу-мухомор не ел и не пил отвар из него, пошто криво видит невесту Богиню? – Югана говорила по-русски и неторопливо, старалась подбирать слова, воспевающие красоту русской девушки. – Коса на голове Богини ниже пояса свисает, как у небесной дочери Южного Ветра. А голубые глаза Богини ярче голубики таежной, глубже всех озер глубоких. Хо, а посмотри, вождь племени Кедра, на ресницы, брови – они искрятся ярче черного хвоста соболиного…

– У невесты ноги кривые, руки что крюки, и собой она горбата, – все так же улыбаясь и смотря на Богдану, расхаивал девушку Андрей, и в голосе его чувствовалась еле уловимая, затаенная грусть.

– Хо, пошто вождь племени Кедра не может отличить молодую ланку от старой оленихи, с потертой спиной от седла и вьюков? – Югана подошла к Богдане, расстегнула у нее на груди длинную, ярко-алую накидку. Спала к ногам накидка. И вдруг стало тихо, умолкли женские перешептывания, мужские реплики.