Югана

Богдана смущенно посмотрела на Югану. Девушка была без плаща-накидки, стояла почти обнаженная, низ живота охвачен поясом стыдливости, который расшит золотыми узорами. Грудь Богданы укрыта двумя небольшими панцирями-щитами, плетенными из серебряных нитей и льна.

– Тело русской девушки Богини белее снега белого; шея чуткая, высокая, красивее лебединой. А руки у Богини нежнее и теплее солнечных лучей. – Расхваливала Югана невесту и не спускала глаз с лица Богданы; радовалась эвенкийка за счастье и любовь, которые выпали наконец-то на долю Андрея Шаманова. – Хо, а про ноги пошто Шаман криво сказал? Ноги у Богини резвее ветра крылатого. И спина у нее гордая! Никогда и ни на какой тропе спина Богини не сгорбится…

Наклонился Андрей, поднял накидку, а потом нежно и заботливо накрыл невесту.

– Тра-та-та, тук-тук, – выговаривал молоток-рушник по «холостой» наковальне, приглашая жениха и невесту в кузницу.

Перун Владимирович высыпал на берестяное блюдо горох. Этот горох мок два дня и прел в водке, потом он проветривался на вольном воздухе. Теперь же предстояло накормить этим хмельным горохом яркоперого петуха.

Петух, голодавший весь прошлый день, начал с жадностью клевать горох. Через двадцать минут жертвенная птица запьянеет. После закалки мечей будет отрублена голова жертвенному петуху мужским мечом, рукой Андрея Шаманова. Такой обычай.

Чуть в стороне от наковальни, у горна, стоят Перун Владимирович с Юганой. У наковальни – Андрей с Богданой. Юный молотобоец качает не спеша кузнечные кожаные мехи, держа в руке рычаг из березовой жердинки.

– Вождь племени Кедра, – обратился Громол Михайлович к Андрею, – вот намолитвенные угли в берестяном коробе-кузовке лежат. Бери и сыпь их в горн, пусть Богдана помогает кидать в огонь угольки…

Два раскаленных меча, в закалочных ножнах-оправах, опустились в корытце с жидкостью – ши-вжик, и умолкла огненная сталь. Потом еще закал, в другом корытце, затем в третьем. И наконец отжиг, отпуск – снята излишняя напряженность, ломкость меча. И вот они, два красавца, уже дышат, пружинятся в руках кузнеца. Теперь дело за рукоятками. Но их недолго навинтить.

Новорожденные мечи вложены в ножны-чехлы. Но они еще в руках Громола Михайловича.

– Прими, Югана, мудрая женщина племени Кедра, меч невесты, – сказал кузнец и протянул памятное оружие, положил меч на вытянутые ладони эвенкийки.

Хочется Югане сказать что-то задушевное, доброе и благодарное, но не знает она русско-перунских «помолвочных» обычаев до тонкости, что и как положено говорить в таких случаях.

– Хо, шибко давно еще ковали для эвенков из болотного железа пальмы, ножи, топоры, наконечники стрел, ковали твои предки и ты сам, большой кузнец, князь Михайлович! Не шибко часто, но было так, что мужчины племени Кедра брали в жены русских девушек из племени Перуна. Пусть Богиня берет женский меч, кованный в священной русской кузнице не на войну, а на мир и дружбу. Пусть ее будущие дети будут всегда такими же крепкими, как юганская сталь в этом большом ноже.

Сказав это, Югана вынула меч из ножен, потом, помедлив, вложила обратно и пристегнула его на широкий ремень к поясу Богданы.

Так же был вручен меч Андрею из рук Перуна Владимировича. Остается невесте получить оборонительные знаки, и может она тогда идти с женихом к людям, что ждут их за дверями кузницы.

Прощай, древняя русская кузница Перыни. Прощайте, добрые и славные языческие обычаи седой старины. Сегодня в Кайтёсе льется песней радость. Удалой душе всегда есть раздолье в пляске, танце. Пейте медовое пиво из нектара цветов таежных. Пусть Богдана ласкает взглядом Андрея; пусть вождь племени Кедра любуется невестой – не более…

Помолвка состоялась. Ну а свадьба языческая и право первой ночи, опять же по обычаю древнему, могут быть только в покров, осенью. А до покрова есть время подумать, поразмышлять помолвленным – Богдане и Андрею. Случается иногда в Кайтёсе, что в покров приходится объявлять вместо свадьбы о размолвке молодых. Обычай древний – мудрый, он дает время молодым на размышление, чтобы избежать скороспешных браков и разводов.

Глава шестая

1

В кабинете следователя Григория Тарханова сидел у письменного стола Иткар Князев. В руках держал золотую вазу, рассматривал.

– Вот этому, Гриша, каменному наконечнику поющей стрелы нет цены! Он для меня дороже всех золотых чаш, наполненных алмазами, – сказал Иткар, когда после осмотра золотой вазы взял в руки наконечник поющей стрелы.

– Шутишь, Иткар?

– Наконечник поющей стрелы, Гриша, крепился к древку «нефтяным клеем», окислившейся, затвердевшей нефтью. Около пяти тысяч лет назад люди вас-юганской земли использовали нефть в своих хозяйственных нуждах. Где они брали эту нефть?

– Откуда у тебя, Иткар, такая осведомленность об археологических древностях? – спросил Григорий и протянул ему наконечник копья, изготовленный из бивня мамонта, на котором было вырезано какое-то изображение. – Это мне привез с буровой дизелист, нашел в балке, где жила последние дни повариха, бесследно пропавшая в тайге.