Юго-Восток

Опять болванка, еще и еще. Камнемет заломался. Так этот гад клешни вытянул, стал кидаться. Ни фига себе клешни, острые такие, вроде кусачек, на шлангах. Пристрелялся он здорово. Я успел, ешкин медь, шагов пять сделать, пришлось в стенку влипнуть. Позади заорали, парню с патруля башку набок свернуло. Еще двоих раскидало, что мортирку волокли. Мортира набок упала, бомбы посыпались. А чо делать, все лежат, мордами в землю воткнулись, попробуй встань, когда пудовые гайки летают! А дымища такая, дышать вообще нечем, я харю тряпкой замотал, из глаз слезы текут…

А сволочь эта наверху сверлит и сверлит!

— Бык, огнемет! Иван, картечницу давай!

Степан грохнул из самопала, еще грохнул. Вроде звякнуло впереди, но прожектор не пробил.

Пока Иван с Кудрей за углом картечницу снаряжали, я пополз к мортирке. Глянул — наших человек двадцать за углом собралось, вторую мортиру тащили, и, похоже, собрались они разом штурмовать. Кашляли все, хари закрывали, глаза терли. За главного там был командир Патрульной роты.

— Не лезьте, — говорю, — поубивает всех на хрен. Огнем будем выжигать!

Ну чо, я ему не указ, ясное дело. Антиресный такой, будто не знает, что био любой каменюкой прицельно кидаются. Разом заорали все, кинулись. Мы со Степаном пока мортиру поставили, порох забили, бомбу, и давай помаленьку, за угол, за собой ее тянем. А оттудова нам навстречу, ешкин медь, вся наша армия, только теперь в обратную сторону бегут, ага. Я как выглянул, храни нас Факел, не хочу второй раз такое увидать! Видно, патрульные с обеих сторон решили многоножку обойти, вдоль стен мимо него хотели протиснуться. Ну чо, троих он клешнями покромсал, еще троих парни на себе волокли, ага. А этот, пес такой, пламя на себе сбил и снова болванками кидает.

Тут мы разом с двух стволов жахнули. Иван из картечницы, а я — прямой наводкой с мортиры, ага. Бомба славно рванула, задницу у био подняло почти до потолка. Он в потолок врезался, болванки посыпались, нога одна отвалилась, но главное — механика вся развалилась, что железяки метала.

— Ур-рра! Бомбу давай, бо…

Ухи у меня звенели, ничего не слыхать. Хотя харю замотал, горло драло так, что после тетки еле маслом отпоили. Пока мы перезаряжали, за ноги мне парень с патрульной роты цеплялся, из расчета этой самой пушки. Ну чо, чем я ему помочь мог? Только пристрелить. Кишки за ним по луже волочились, кусок железяки насквость пропорол.

Тут вторая мортира рядом ахнула. Я звука не слыхал, брюхом почуял, и на голову очередная пайка поганок посыпалась.

— Огнемет! Где баллоны! Заряжай!

Парни из огнемета полыхнули, ага, как надо поджарили. Я мортиру еле успел взад развернуть, как вдруг паук сверлить перестал. И на нас кинулся. Я до того не видал, чтобы служка сам в бой кидался. Трусливые они, хуже осьминогов, ага. Он своего брательника горящего перескочил, боком в стену врезался, аж плитка дождиком посыпалась, лапы со сверлами задрал да как заревет! Ну ясное дело, не по-медвежьи заревел, а вроде сирены.

— Славка, назад!

— Десятник, беги, прикроем!

Изменился паук, маленько изменился. Мне его даже жаль стало, что ли. Ну чо, если годами падаль жрать, потому что большой био лучшие куски себе отбирает, а потом еще бактерией заразиться… тут еще не так изменишься. Ноги-то паучьи у него остались прежние, не считая двух, что под сверла переделал. Зато из боков, где у них обычно гладко, торчали шишки, вроде чириев. Грязный был, весь в плесени, черви за ним как нитки волочились, куски обшивки содраны, шурупы выпадают…

— Степан, погоди, пусть ближе подойдет.

— Под низ цель ему, Славка, вишь там дыра?

— Да вижу, вижу… Огонь!

Славно мы пальнули, ага. Вплотную, считай, били, потому не промазали. У этого гада снизу вроде кармана, куда он все подряд пихает, вот бомба внутрь и прыгнула. И там взорвалась. Убить мы его не убили, такого зверя, ешкин медь, надо неделю расстреливать. Но чего-то в нем заломалось. Резиной завоняло, дым черный попер, а после весь набок завалился. Тут наши как заорут хором и толпой навалились. В три ствола из огнеметов поливают, из больших пищалей по прожекторам ему палят, а кто-то самый смелый уже топором по ногам лупит. Ну это зря, только сталь тупить!

— Эй, стойте, стойте! — заорал кто-то. — Он говорит, по-русски говорит! Да стойте же, дайте послушать!

Примолкли чуток. Только огонь трещит, да тот боец, с топором, антиресный такой, все уняться не может. Дык я его сгреб, тряханул об стенку. У пацана глазья, видать, в детстве выпучились и взад не лезли. Может, от удивления, может, испугался чего. Дык такое вон увидишь, не только глазья вылезут.

— Хомо… не убивать меня… я есть дать важный информации…

— Ага, как детей воровать, так герой, а как сам вляпался — так разнылся? — зарычал командир патрульных. — Эй, мужики, тащи струмент! Щас мы этого гада изнутри поджарим!

— А ну погоди, — я влез поперек ротного, нарушил маленько устав. — Чо-то он про важное сказал?

— Да что он важного может знать? — заорали все. — Могильщик, он и есть могильщик! Сжечь его!

— Сжечь его на хрен, братва! Пока всех не заразил!