Юго-запад

— Пять минут назад. — Рафаэль поставил котелки на стол. — И из-за уважения к вам приказал мне в первую очередь отпустить.

— Старшина свое дело знает! Садитесь, гвардия, обедать. — Авдошин понюхал пар, поднимавшийся над котелком. — Борщок, значит? Похоже, наш Степа до самой победы сушеной капустой запасся.

Он ел с Быковым из одного котелка, Рафаэль и Кочуев — из другого. Обедали молча, поминутно вытирая замызганными платками потные лица.

Когда закончили и закурили, Авдошин повернулся к Рафаэлю:

— Ты мое приказание выполнил?

— Разрешите, товарищ гвардии младший лейтенант, узнать, какое? — почтительно глядя на него своими немигающими кошачьими глазами, спросил тот.

— Какое! Насчет письма. Помнишь, я тебе после бани дал?

— Выполнил, товарищ гвардии младший лейтенант!

— Почему не доложил?

— Виноват. Все как-то обстановка была неподходящая..,

— Ну, а сегодня подходящая?

— Сегодня подходящая, товарищ гвардии младший лейтенант.

— Тогда читай. Обсудим сейчас и отошлем.

— Ясно. Айн момент!

Встав из-за стола, Рафаэль долго возился в углу, на диване, в своем вещмешке, потом вернулся с двумя аккуратно сложенными, крупно исписанными листиками бумаги и пустым конвертом.

— Разрешите огласить?

— Оглашай.

Рафаэль пересел ближе к окну, там было посветлей, солидно откашлялся и начал.

«Здравствуйте, наша дорогая и глубокоуважаемая мамаша! Пишут вам боевые однополчане и фронтовые верные товарищи вашего дорогого сына Отара Гелашвили. Со слезами на глазах, с сердцем, которое обливается горячей кровью, мы должны сообщить вам тяжелую и печальную весть: наш дорогой Отар погиб смертью героя, как и подобает советскому солдату. Он в бою бросился с гранатами против немецко-фашистского танка «королевский тигр», уничтожил его, спас многих своих товарищей, но сам заплатил за это своей прекрасной молодой жизнью. Он лежит теперь в братской солдатской могиле на далекой от вас венгерской земле. Но он всегда останется с нами. Товарищи всегда будут его помнить и брать с него достойный боевой пример. Мы, его фронтовые друзья, понимаем, как вам тяжело, как больно и горько вашему любящему сердцу. Мы вместе с вами разделяем ваше большое горе и клянемся, что отомстим врагам за смерть нашего дорогого и незабываемого Отара Гелашвили. Мы просим вас стойко перенести эту горькую утрату, как подобает матери советского солдата. Скоро мы разгромим гитлеровские банды и этим самым поставим лучший памятник всем нашим павшим боевым товарищам. Желаем вам здоровья и всего самого наилучшего. По поручению солдат и сержантов взвода, где служил незабываемый гвардии сержант Отар Гелашвили... » Ну и подписи, значит, — закончил Рафаэль.

Кочуев-большой вздохнул:

— Аж слезу прошибает!..

— Принимается? — посмотрел на Быкова Авдошин.

— Нормально написано. И пусть весь взвод подпишет.

— А командование батальона?

— Тоже можно.

— Очень трогательно написано, честно говорю! — послышался вдруг от дверей голос Леньки Бухалова. — Я слушал тут, и прямо мороз по коже...

— Добре, принимается письмо! — председательским тоном заключил Авдошин, потом поглядел на все еще стоявшего возле двери Бухалова. — Ты чего пришел-то?

— Газетки я сегодняшние привез. Тут про нашего Улыбочку. О награждении.

Бухалов положил листок многотиражки на стол.

— Ну-ка где? — потянулся к газете Авдошин,

— На второй странице, товарищ гвардии младший лейтенант, — подсказал Бухалов, почему-то прикрывая рукой левый глаз и сторонясь от света.

— Точно, — подтвердил командир взвода, перевернув газету. — Награжден орденом Красного Знамени... Эх, Ваня, Ваня!..

Рафаэль, завязывая вещмешок, сказал:

— Это, конечно, хорошо, Красное Знамя. Награда большая, не всякий офицер даже может получить... Но лучше б орден Отечественной войны дали. Матери б переслали. На память.

— Нет у него никого, — хмуро взглянул на него Авдошин. — Сирота был Улыбочка. Детдомовский...

Он вздохнул. Все помолчали минуту. Наконец Бухалов нерешительно, чуть заикаясь, доложил:

— Товарищ гвардии младший лейтенант, я там.., это... машину пригнал.

— Какую машину?

— Легковую. «Мерседес». Совсем новенькая. Наверно, какой-нибудь фрицевский генерал ездил... Только она сначала почему-то не заводилась. А потом... это... ка-ак рванет, проклятая. И прямо на столб. Я затормозил и вот шишку набил. — Он виновато улыбнулся, снимая с левого глаза руку. Под глазом багровой синью темнела внушительная ссадина. — А с машиной ничего. На ходу.

— Значит, «мерседес»? А для чего ж ты ее пригнал?

— Ну как для чего? Возить. Газетки вот, продукты... Вы будете на всякие там совещания в штаб батальона ездить. А водить я могу, у меня третий класс. Права только где-то потерял.

Авдошин опять поглядел на его подбитый глаз.

— Да нет, гвардия, я лучше пешочком. До конца войны дожить охота. Гони-ка ты свой «мерседес» к гвардии старшему лейтенанту Лазареву. Пусть он с ней решает. Рафаэль, проследить!

— Есть проследить!

— Ясно, — обиженно сказал Бухалов. — Погоню к командиру роты. Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

Бухалов понуро вышел. Следом за ним, расправляя под ремнем шинель, исчез в дверях Рафаэль.