Юго-запад

— Да приметил тут днем один домишко. У немцев там вроде пивнушки или кафетерия какого, значит, учреждение было. С музыкой. А теперь вот, поутихло малость, я и пошел поискать. Темно там, чуть, извините, шею не свернул. И мины кладет. Но скрипочка мировая! Там их много было. Я самую лучшую выбрал.

— Ну-ка, ну-ка, показывай! — голос у Быкова дрогнул. — Давай сюда, к свету.

Кочуев сунулся в темный угол у входа и через минуту подошел к столу, неся обеими руками большой, длинный, обшарпанный со всех сторон футляр. Он был так доволен услугой, которую оказал своему командиру отделения и помощнику командира взвода гвардии сержанту Быкову, что совсем не заметил, какими печально смеющимися глазами тот на него смотрит.

— Пожалста! — выдохнул Кочуев, взваливая футляр на стол, прямо на тетрадь остолбеневшего, замигавшего рыжими ресницами Рафаэля. — Специально выбирал, какая побольше. И с подпоркой. А то ведь небось борода болит, все время бородой-то прижимать.

Быков даже не стал раскрывать футляра, только покачал головой. Зато Рафаэль взял за двоих. Он даже взвизгнул от восторга, захохотал и закружился по подвалу, выкрикивая:

— Скрипочка?!. Контрабас! Контрабас! Роман с контрабасом!

— Чего ржешь? — обиженно повернулся к нему Кочуев. — Контрабас! Молчал бы! Как будто разбираешься! А лучше б сам пошел да принес. Контрабас!

— Братцы! Помираю! — кружил около стола Рафаэль.

Глаза Кочуева налились слезами. И от обиды и от непонимания того, что происходит.

— Сереженька, — очень ласково сказал Быков. — Сереженька, дорогой, большое тебе спасибо! Я просто не знаю, как сказать. Только это не скрипка...

— Контрабас! — опять выкрикнул Рафаэль. — Роман с контрабасом!..

— Тихо! — обернулся к нему Авдошин. — Точка! Тихо!

Кочуев был ошеломлен.

— Не скрипка?.. А я нарочно выбирал, какая побольше, с подпоркой... Я ж в Сибири, в тайге жил, музыку-то только по радио... А струны у нее все целы.

— Это не скрипка, Сережа. Это виолончель. Рафаэль тоже ошибся. Это не контрабас, а виолончель.

— Жалко, — угрюмо опустил голову Кочуев. — А там другие есть... Я опять схожу, вы только скажите...

— Отсюда далеко?

— Да нет, близко... Вы сами хотите посмотреть?

— Если командир взвода разрешит.

— Час вам хватит? — спросил Авдошин.

— Хватит! — обрадованно прогудел Кочуев. — За глаза хватит!

— Дуйте! Одна нога здесь, другая — там! Только скрипку ищите, а не пустую пивную бочку.

— Если полная будет, захватите, — сказали из угла, — сейчас по паре кружечек тяпнуть — мировое дело!

Быков и Кочуев ушли. Рафаэль опять уткнулся носом в свою толстую тетрадку. Авдошин, у которого пропал сон, присел к противоположной стороне длинного стола, похожего на стол для чистки оружия, долго и молча наблюдал за своим ординарцем и порученцем. Рафаэль что-то писал в тетрадке, зачеркивал, писал снова. Густой махорочный дым клубился над его рыжей головой, то застывающей неподвижно, то мечущейся во все стороны.

— Что, гвардия, не получается? — сочувствующе спросил Авдошин.

— Получается, получается! — быстро ответил Рафаэль. — Еще чуть-чуть... Одна строчка, одна строчка... — Он вдруг вскинул голову и, что-то нашептывая полными красными губами, уставился остановившимся взглядом в потолок. — Отвага... Шагом...

Авдошин достал сигарету, помял ее, закурил. Рафаэль опять стал что-то быстро-быстро записывать в тетрадку.

— Готово! — весь красный от пота, облегченно сказал он. — Готово! Черновая редакция...

Авдошин усмехнулся:

— Тяжелая, я смотрю, у поэтов работенка!

— Камни ворочать легче, — согласился Рафаэль. — Честное слово! Иной раз все проклинаешь...

— Проклинаешь, а все-таки пишешь?

— Проклинаешь, а пишешь. Это вы, товарищ гвардии младший лейтенант, точно заметили. Мука одна! — Рафаэль поскреб карандашом вихрастый затылок и, поглядев исподлобья на командира взвода, смущенно спросил: — Прочитать разрешите?

— Не возражаю. Я стишки люблю.

Вспотевший и нерешительный, Рафаэль полистал свою тетрадку, прикурил от лампы погасшую самокрутку, расчесал пятерней левой руки волосы.

— Значит, так... Только пока без названия. Значит, так...

Вперед, друзья, преград не зная!

Смешаем гадину с землей!

Вперед, друзья! Страна родная Нас посылает в этот бой.

Пускай солдатская отвага Нам открывает путь огнем.

Мы смело под гвардейским стягом По венским улицам идем!..

Он перевел дух и глубоко затянулся махорочным дымом.

— Все? — спросил Авдошин.

— Пока все.

С пола, где спали солдаты, послышался скрипучий, сонный голос Бухалова:

— Эх, хорошо, да мало!

— Это верно — маловато, — поддержал его Авдошин. — А так складно получилось. Может, кого из наших героев вставить? — взглянул он на Рафаэля. — Фамилии ты знаешь. Подумай.

— Есть подумать, товарищ гвардии младший лейтенант!

— Добре. Только завтра. Сейчас спать! — Авдошин встал, зябко потер над лампой руки. — Ну и взвод у меня! Скрипач, поэт, парикмахер, токаря, слесаря!.. Прямо консерватория! Гм... «Мы смело под гвардейским стягом по венским улицам идем». Ничего, правильно.

7