Юго-запад

Шестидесятивосьмитонные громадины «королевских тигров» с длинными стволами орудий медленно двигались в редких клочьях слоистого сизого дыма перпендикулярно боевому курсу роты. Виктор приказал увеличить скорость и, подходя к противнику как можно ближе, бить бронебойными по ходовой части.

— Овчаров! Андрюша! — раздался в наушниках озорной, веселый голос Казачкова.— Не спеши, уступи мне первого...

Овчаров угрюмо ответил:

— Бери.

Неожиданный удар с фланга в открытый борт обескуражил противника. «Тигры» не успели развернуть орудий, как второй снаряд Казачкова разворотил левую гусеницу головной машины. В центре группы задымил и закружился на месте еще один «тигр».

— Молодец, Костя! — крикнул Мазников.

— Горжусь вашей высокой оценкой, товарищ комбриг! — немедленно отозвался Казачков.

Оправившись от первого натиска, танки противника разделились на две группы. Первая рванулась к окопам мотострелковых батальонов, вторая, угрожающе разворачивая тяжелые орудийные башни, пошла навстречу роте Мазникова.

И все-таки противник не выдержал. Быстрые поворотливые «тридцатьчетверки», легко маневрируя среди неуклюжих «королевских тигров», поддерживая друг друга огнем, атаковали дружно, и три из пяти немецких танков, еще не потерявшие способности двигаться, стали отходить, выбрасывая дымовые шашки.

— Преследовать! — приказал Мазников и, переключившись на внутреннее переговорное устройство, приказал Свиридову чуть сбросить газ. Надо было немножко отстать, чтобы видеть весь боевой порядок роты.

Отсутствие «шестерки» — машины Казачкова — Виктор обнаружил не сразу и не сразу в это поверил.

— «Шестая»! «Шестая»! — подключился он к рации.— Тебя не вижу! Костя, отвечай! Не вижу тебя!..

Но в наушниках лишь тревожно потрескивала тишина. Потом все-таки, словно откуда-то издалека, донесся пронзительный и чистый голос радиста из экипажа Казачкова:

— «Орел»! «Орел»! Я—«Шестая»... Перебита гусеница. Сменим звено, догоним... Догоним!..

Осколки никого не задели. Снаряд упал с противоположной стороны танка, метрах в двадцати от машины.

Казачков поднял голову:

— Дурак, залетел! Давайте, гренадеры, поторапливаться!

Второй снаряд разорвался уже не справа от танка, а слева. Казачкову это не понравилось. Было слишком похоже на пристрелочную вилку.

Третий немецкий снаряд шлепнулся перед самым танком, когда Казачков, его механик-водитель и заряжающий уже закрепляли последний болт на отремонтированной гусенице. Пламя разрыва плеснуло в глаза, и стена упругого воздуха сшибла с ног всех троих.

Очнувшись, Казачков увидел над собой бурое, медленно тающее облако. Левую ногу жгло. Рядом неподвижно, маленький, как ребенок, съежившись в комок, лежал заряжающий. Прислонившись спиной к каткам, судорожно поводил окровавленным плечом механик-водитель. Потом Казачков заметил радиста. Лежа на боку, в двух шагах от командира танка, он торопливо выбрасывал из своей полевой сумки на снег какие-то тетради, полотенце, красную мыльницу, книжку.

«Зачем он это делает?» вяло подумал Казачков, не сразу догадавшись, что радист ищет перевязочный пакет.

— Вася, друг! — с трудом приподнялся на локте Казачков.— Дымовую шашку... Скорей! И Мазникову передай... Вот черт! — Он снова упал, натужно вытянулся, дернул неожиданно отяжелевшей головой и, увидев под собой почерневший, окровавленный снег, потерял сознание.

Случилось все очень просто. Неподалеку ахнула немецкая мина, помкомвзвода швырнуло вдоль траншеи, шлепнуло об стенку — да так, что посыпалась земля. Авдошин крякнул, хотел в сердцах матюгнуться и не смог: все вокруг как-то сразу стихло и потемнело.

Привела его в себя острая боль в левой руке. Рукав шинели между локтем и кистью разорвало осколком, клочья гимнастерки и нательной рубахи были залиты кровью. Незнакомый лейтенант с узенькими погонами медика разрезал рукав ножом, а толстая девица в чине старшины (лейтенант называл ее «товарищ Славинская») быстро и ловко перевязала руку.

Авдошин понял, что он в санчасти.

«Вот это номер! Если в медсанбат отправят, тогда прощай, батальон! А мне такая штука не подходит!»

Совсем недалеко, за гребнем овражка, били пулеметы и потрескивали автоматные очереди. Авдошин с тоской поглядел в ту сторону, прислушался и решил: пока не поздно, надо удирать. «Вечером же партсобрание намечается! Замполит объявил. Если, конечно, фрицы не помешают. Специально пришел во взвод, предупредил, чтоб я был готов».

Помкомвзвода кое-как свернул самокрутку, прикурил, затянулся несколько раз, глубоко и жадно, и поднялся с соломенной подстилки.

— Спасибочко, сестрица, за вашу заботу и внимание! — как можно мягче улыбнулся он Славинской.— Мне уже пора.

Та даже порозовела от изумления,

— То есть как это пора?!

— Домой, сестрица, домой! В роту!

— А кто это вам разрешит?!

—А какое тут разрешение надо? Дело добровольное. Так что — до свиданьичка!

Козырнув оторопевшей Славинской, Авдошин круто повернулся и пошел вдоль оврага.

— Вы почему здесь? — спросил, увидев его, Махоркин,— Вас отпустили?

Авдошин встретился с его синими ясными глазами, понял, что соврать не может, и опустил голову.