Юго-запад

— Полюбила ведь я тебя, глупая!.. На горе на свое!..

Казачкову стало жарко. Он рванулся к ней, сжал ладонями ее голову и, ничего не видя, кроме ее грустных синих глаз, стал смотреть ей в лицо, кругленькое, курносое, все в саже и бурой пыли, с тоненькими светлыми дорожками на щеках, по которым одна за другой быстро-быстро катились слезы.

— Пусти, Костя...

— Дай я поцелую тебя... Лапочка!

— Эскулапочка! — улыбнулась Аллочка и, прижавшись на миг губами к пересохшим горячим губам Казачкова, вскочила.

— Куда ты? — крикнул он ей вдогонку.

— Никулин там, лейтенант... Я сейчас... Он легонький.

Казачков закрыл глаза и, дрожа всем телом, привалился к земляной стене окопа. «Ушла... Зачем? Там же все горит...»

Опять очень близко громыхнул снаряд. В том место стены, где было окно палаты, заволакивая черную, жутко зияющую дыру, клубился дым, подсвеченный изнутри красным.

Казачков заметался по окопу, застонал, попробовал ползти, кричал, загребая руками смешанный с землей снег, сумел доползти к самому краю и тут потерял сознание.

Он очнулся, когда его укладывали на носилки два пожилых солдата. Кругом было тихо. Здание медсанбата догорало.

Отвернувшись, чтобы не видеть огня и дыма, и уже ни на что не надеясь, Казачков чужим, равнодушным голосом спросил:

— Аллочка... где?

— Какая такая Аллочка? Решетова, что ль?

— Не знаю... Фамилии я не знаю. Маленькая такая, рыженькая.

— Ну да, Решетова, — сказал солдат, шедший позади. — Нету ее больше, браток. Четверых вынесла, за пятым пошла, а тут снаряд... Ничего не нашли.

15

Атаки противника продолжались весь день, и наиболее тяжело опять было мех бригаде гвардии полковника Мазникова, оборонявшей Каполнаш-Ниек — ключ к магистральному шоссе от озера Веленце на Будапешт. Гурьянов перебросил сюда весь свой противотанковый резерв, получил поддержку полка штурмовой авиации и, чтобы как-то отвлечь противника, даже бросил в контратаку на левом фланге полк самоходчиков.

Часа в три дня, когда генерал вместе с командиром бригады стоял на его наблюдательном пункте, создалось впечатление, что противник выдохся. Его танки и пехота оттянулись на исходные рубежи, но артиллерийский и минометный обстрел переднего края усилился. По всему Каполнаш-Каполнаш-Ниекзатянутому дымом пожаров, бушевал огонь. Снаряды рвались на ведущих в тыл дорогах, стали нащупывать расположение батарей, долетали сюда, в район наблюдательного пункта.

— Вы были в батальонах, Иван Трофимыч? — медленно поворачивая стереотрубу, спросил командир корпуса.

— На рассвете прошел всю оборону, товарищ генерал.

— Она интересует меня в инженерном отношении. Такой огонь...

— Ночью батальоны окапывались. Потери могут быть только от прямых попаданий...

«Еще семь, восемь, наконец, десять часов, не больше. Но им нужно продержаться. Обязательно продержаться! »

Из соседнего излома траншеи, где стояла радиостанция и телефоны, слышались монотонные голоса связистов, и генерал, вновь наклонившийся к стереотрубе, не заметил, как появился в окопе Кравчук. В упор глядя на командира бригады, начальник штаба негромко сказал:

— На участке Талащенко появились танки.

— Где танки? — обернулся Гурьянов,

— На участке первого батальона, товарищ генерал. Юго-западная окраина Каполнаш-Ниека...

— И сколько?

— Командир батальона докладывает — четырнадцать!

— А пехота?

— На бронетранспортерах.

— Направление движения?

— Со стороны Киш-Веленце.

— Артдивизиону поставить НЗО [7]!—быстро сказал Мазников.

Гурьянов выпрямился:

— Немедленно свяжите меня со штакором. Вызывайте представителя ВВС.

— Есть! Прошу, товарищ генерал! — Кравчук чуть посторонился перед узким выходом в траншею.— Рация рядом.

Грохот, доносившийся с переднего края, стал реже. Пулеметы били только на левом фланге. А еще левее, где между полотном железной дороги, ответвлявшейся к господскому двору Гроф, и проселком стояли в посадке последние машины девятого танкового полка, было совсем тихо.

Пройдя к стереотрубе, командир бригады развернул ее влево, пытаясь отыскать то место, где находилась сейчас «тридцатьчетверка» его сына. Но разглядеть ему так ничего и не удалось. Над полем, над еле заметной темной полосочкой придорожной посадки дрожал серебристо-серый морозный туман...

В семнадцать часов тридцать минут майор Талащенко доложил по радио, что па участке его батальона противник атаку прекратил. Некоторое время спустя об этом же доложили и командиры других мотострелковых батальонов, хотя исход боя был уже ясен и без того. На переднем крае как-то сразу и внезапно все стихло. Лишь изредка у самой земли рассекала медленно синеющие сумерки розовая трасса запоздалой пулеметной очереди да справа продолжали бить по отходящим немцам «катюши».

Дым и туман заволокли горизонт. В центре Каполнаш-Ниека что-то горело, и даже отсюда были хорошо видны багрово-черные колыхающиеся космы огня.

Гурьянов долго смотрел вперед, туда, где еще совсем недавно шел бой, потом обернулся к Мазникову и негромко, как-то странно звучащим голосом, торжественным и, казалось, сдавленным, сказал: