Юго-запад

— Капитан Бельский и капитан Краснов тут близко. — Никандров позвал шофера: — Сердюк! Развернись и загоняй в ворота! Прибыли, товарищ гвардии лейтенант!

Махоркин вышел на тротуар, и полуторка стала разворачиваться, чтобы зайти во двор задним ходом,

— Здравия желаем! — крикнул возившийся возле кухни Карпенко. — С возвращением, товарищ гвардии лейтенант!

— Спасибо! — Махоркин улыбнулся. — Ну и пахнет у тебя! Если б я старшину не встретил, я бы по этому запаху свой батальон нашел! У нас в батальоне всегда такой борщ — лучший во всем корпусе!..

— Та шо вы такое кажете! — смутился Карпенко. — Борщ як борщ. Стараемось!

— Наливай-ка гвардии лейтенанту! — распорядился старшина.

Махоркин улыбнулся:

— Погоди. Сначала ж надо доложить.

— Э! С начальством, товарищ гвардии лейтенант, лучше на сытый желудок разговаривать, — засмеялся Никандров. — К тому ж, по случаю благополучного возвращения можно и сто граммов! Я сейчас. — Он скрылся в воротах и быстро вернулся с жестяной кружкой в руке. — Вот, отведайте! Верно, попахивает не ахти...

— А что это? — спросил Махоркин.

— Сливовиц какой-то. Трофейный. Уже опробован. Безопасно. Иван Ермолаевич Авдошин лично пробу снимал.

Махоркин понюхал содержимое кружки:

— Точно, дух крепкий. Но ничего, по случаю возвращения можно.

Он с большим трудом одолел старшинскую порцию сливовой водки и ошалело поглядел вокруг. Старшина смотрел на него трогательно-счастливыми глазами и довольно поглаживал свои огненные усы.

— А первая уже? Пообедала? — спросил Махоркин, принимаясь за борщ.

— Первая и тут первая, товарищ гвардии лейтенант! — Никандров сел рядом и начал скручивать папироску. — Мы им туда возили. Они километра полтора отсюда.

— Потери-то большие?

— Не без этого, — вздохнул старшина. — Без этого не обойдешься. Человек семьдесят в батальоне с тех пор, как наступаем. Не считая раненых. В наступлении всегда больше, чем в обороне.

Начинало темнеть. Стали отчетливей слышны людские голоса, шум машин, неуверенные всхлипывания гармошки где-то в конце улочки. А там, куда отошел противник, по-прежнему стоял непрекращающийся гул боя,

Махоркин поднялся:

— Ну что ж, старшина, спасибо вам за обед! И тебе, Карпенко! Теперь расскажи, как к комбату попасть,

— Да я вас провожу, — сказал Никандров.

Они вышли из переулочка на широкую и почти пустынную в этот ранний вечерний час улицу. Ворота и подъезды в домах были плотно закрыты.

Никандров спросил:

— Не заметили по дороге, землю-то народ пашет?

— Пашут. На себе. Кое-где наши братья-славяне помогают. Я утром в каком-то господском дворе попутную ждал. Там тяжелый артполк РГК стоял. Ребята гусеничные тягачи от пушек отцепили и — в поле...

— Соскучился солдат по мирному делу. Ведь почти четыре года!

— Соскучился, это верно!..

Бельский очень обрадовался возвращению Махоркина. Все-таки свой человек, знакомый, проверенный в деле. Не дав ему доложить по всей форме, он поднялся навстречу, протянул обе руки:

— Ну... Привет, старик! Молодец, что удалось обратно к нам! С благополучным, значит?

— С благополучным.

— Ну, садись, садись! —У Бельского были усталые, но веселые глаза, обветренное, очень загорелое лицо. — Садись!

Комбат кивнул на продавленный клеенчатый диван, стоявший почему-то на середине большой, но с одним окном комнаты. Сам он сел на табуретку около стола, на котором были свалены в кучу шинель, планшетка, вещмешок, полевые сумки, какие-то бумаги, карты.

— Значит, в свой батальон? — Бельский размял туго набитую сигарету, прикурил от зажигалки. — Это хорошо... Сумеешь сегодня от Лазарева дела принять? Нам на эту ночь обещали передышку... Во второй эшелон вывели, чтоб хоть пообедать нормально и поспать часок-другой... Так как, примешь за ночь?

— Конечно, приму! — сказал Махоркин. — Дело невеликое.

Бельский даже не спросил у него пи предписания, ни выписки из приказа: раз вернулся человек из медсанбата, значит он без всяких формальностей должен занять свое место.

— Обедал?

— Никандров накормил.

— Тогда пошли к Лазареву.

Бельский поправил кобуру пистолета, закинул за спину планшетку на длинном тонком ремешке.

На улице было уже темно. Слышались песни, поскрипывание аккордеона, изредка где-то далеко — автоматная стрельба. Небо на западе и северо-западе светлело от часто взлетавших осветительных ракет и стелившегося вдоль горизонта зарева. Где-то шумели автомашины, бронетранспортеры, танки...

— Я слышал, что на Вену идут три армии и несколько танковых и механизированных корпусов, — сказал Бельский.

— С ходу хотят?

— А что — второй Будапешт устраивать? Себе дороже обойдется!

Они свернули налево и пошли вдоль ограды большого сада. За нечастой, чугунного литья решеткой темнели силуэты грузовиков и тяжелых орудий, возле которых, переговариваясь, суетились артиллеристы.

— Сюда, — командир батальона нащупал телефонный провод и первым юркнул в пролом белой каменной стены. Махоркин, придерживая пистолет, неторопливо полез следом.

Бельский ждал его, разговаривая с толкавшимися в маленьком дворике солдатами. Махоркин подошел, увидел знакомых, жал всем руки, еле успевая поворачивать голову.