Юго-запад

Генерал усмехнулся и пожал плечами. Ничего не поделаешь, часовой охранял свой пост. Но Ибрагимов уже закипал.

— Ну будет тебе!.. Ох, парень, влетит тебе! Где разводящий?

— Кругом, сказал!

Талащенко, проснувшийся от громких голосов у входа в землянку, спросонья не сообразил, что происходит. А когда до него дошло, просто ужаснулся. «Перестарался, Садыков! Перестарался, черт отчаянный!..»

— Кругом! Стрелять буду! — прикрикнул наверху Садыков.

Ему ответил окающий волжский говорок генерала:

— Понятно... Понятно...

Командир батальона бросился к двери.

— Отставить, Садыков! Пропустить!

— Есть пропускать, товарищ гвардии майор!

Гурьянов неторопливо прошел в землянку, сел на какой-то ящик возле стола с коптящей свечкой-плошкой, и его светлые глаза остановились на Талащенко.

— Хорошо, гвардии майор! Хвалю! И тебя хвалю, и твоего солдата... Ну-ка позови его!

Вызванный комбатом Садыков, сбежав по ступенькам, щелкнул каблуками, впился взглядом в генеральские погоны, тускло отсвечивающие большими звездами.

— Гвардии красноармеец С-садыков прибыл п-по вашему приказанию!

— Хорошо службу несешь, красноармеец Садыков.

— Служим Советскому Союзу!

— Ибрагимов! — повернулся генерал к своему адъютанту.— Благодарность в приказе и звание младшего сержанта. А ты, младший сержант, иди. Продолжай службу. До свиданья!

Козырнув, Садыков опять щелкнул каблуками, робко подержался за протянутую генералом руку и вылетел наружу.

— Ну, гвардии майор, еще сутки на своей двести четырнадцатой выдержишь? — суховато спросил командир корпуса.

— Выдержу, товарищ генерал.

— Честно? Или другое сказать боишься?

— Честно! Только прошу помочь артиллерией.

— Помогу. А теперь веди к своим, прямо на двести четырнадцатую. Кто у тебя там?

— Рота гвардии старшего лейтенанта Бельского.

— Знаю, знаю. Как раз видеть хотел.

Ибрагимов поднялся первым и широко распахнул дверь землянки. Из тьмы пахнуло морозным холодком. Где-то далеко встрепенулся и тотчас же смолк пулемет.

Солдаты на позиции спали где и как попало. На дне траншей, скрючившись в уголках стрелковых ячеек, на патронных ящиках. Кое-кто потягивал махорочные самокрутки. Не смыкали глаз только боевое охранение и дежурные наблюдатели во взводах.

Бельского нашли в ячейке управления. Талащенко предусмотрительно послал вперед Зеленина, и командир роты встретил генерала бодрым и четким докладом.

— Поздравляю, гвардии капитан, с высоким званием Героя Советского Союза! — протянул ему руку Гурьянов.— Сегодня Указ пришел.

— Спасибо, товарищ генерал! — растерянно, не по-устав-ному ответил Бельский.

— И тебе спасибо! Особо — за сегодняшний день.

— Служу Советскому Союзу!

— Ибрагимов! — позвал командир корпуса.— Вернемся, позвони Мазникову. Скажи, что я приказал представить старшего лейтенанта к очередному воинскому званию. А вы, гвардии майор,— повернулся он к Талащенко,— завтра же представляйте людей к наградам. И не скромничайте — они заслужили. Честно скажу, боялся я сегодня за вас, за эту двести четырнадцатую. Но завтра я буду спокоен...

Он пошел к брустверу, выглянул из окопа. Внизу, в пологой лощине между двумя высотами, до сих пор еще горели немецкие танки, и рыжие отблески огня трепетно метались по черному снегу.

— Как Соломатин? — негромко спросил Талащенко у появившегося в траншее Краснова.

— Умер. По дороге в санчасть.

— Жалко парня...

Гурьянов обернулся.

— Кто умер?

— Парторг третьей роты гвардии старшина Соломатин, товарищ генерал,— хмуро ответил замполит батальона.— Бросился с гранатами на «королевского тигра», подбил, но самого... из пулемета.

— У вас батальон героев, гвардии майор,— после минутного молчания сказал командир корпуса.—Благодарю вас всех!.,

— Радио от командующего обороной Будапешта.

Бальк недовольно обернулся на голос. У порога кабинета стоял майор с узла связи армии.

— Давайте.

На ходу раскрывая папку, майор подошел к столу, положил перед генералом бланк радиограммы.

Читать ее Бальку не хотелось. Он знал, что сообщает Пфеффер-Вильденбрух. Опять — скрытые упреки, жалобы, требования.

Сегодня — четырнадцатое января. А вчера, тринадцатого, Бальк обещал ему быть в Будапеште... И это обещание осталось пустым звуком. Казалось, было учтено все: и силы русских на плацдарме, и растянутость их тылов, ограниченную возможность маневра, и даже ледоход на Дунае, который должен был значительно затруднить подброску резервов, боеприпасов, продовольствия. Меняя направления ударов, танковыми клиньями врубаясь в позиции советских войск то у Эстергома, то у Бичке, то у Замоли и Секешфехервара, Бальк пытался измотать русских, расшатать их оборону. Но везде, грубо говоря, он получал в морду, и единственное, чего он достиг ценою сотен потерянных танков и тысяч убитых солдат за десять дней непрерывных боев — Эстергом...

— Вы свободны, майор.

Бальк взял листок радиограммы. Он все-таки должен был прочитать ее: через час очередной ежедневный доклад фюреру о положении дел в Венгрии.