Юго-запад

На столике лежали документы Талащенко: удостоверение личности, орденская книжка, партбилет. Катя машинально взяла коричневую книжечку с тисненой надписью «ВКП(б)», раскрыла ее. На стол упала небольшая, в половину почтовой открытки, фотография. Пышноволосая красивая женщина и очень похожая на нее девочка лет двух с белым бантом в темных кудряшках. На обороте карточки написано: «Дорогому мужу, милому папке. Любим и ждем. Олеся большая и Олеся маленькая».

7

Машина старшины приткнулась к уцелевшей от обстрела стене каменного дома на углу улицы. Из котлов валил пар, и раскрасневшийся Карпенко в натянутом на ватник белом халате ловко орудовал медным, начищенным до блеска черпаком с длинной деревянной ручкой. Солдаты стояли в очереди за завтраком, продрогшие, злые и неразговорчивые, с посиневшими от сырого ветра лицами, с красными, сонными глазами.

Перед самым концом завтрака возле кухни появился сосредоточенный и не в меру серьезный Авдошин. Старшина Никандров, тоже решивший наконец позавтракать, продолжая жевать, с минуту внимательно разглядывал его, потом Спросил:

— Чего опоздал-то? Я уж тут забеспокоился. Карпенко мировую кашу сварил, а благодарность от лица службы ему еще пока никто не вынес.

Помкомвзвода, подав Карпенко свой котелок, сел рядом со старшиной.

— У командира роты сейчас был, — сказал он. — Беседовали.

— Видать, по важным вопросам? — съязвил Никандров,

— Уходит от нас гвардии капитан.

Старшина перестал жевать:

— Как так уходит?

— Комбатом назначили. А лейтенант Махоркин на роту идет. На нашу.

— А ты — на взвод?

— Да я отказывался. А гвардии капитан говорит — приказ! А раз приказ, тут уж не рыпайся!..

— Это точно, не рыпайся.

Подошел Карпенко, поставил Авдошину на колени котелок.

— Куда ты мне столько? — взглянул на него помкомвзвода.

— Должность-то у вас теперь большая. Ответственность — тоже. Так шо пидкрипляйтесь, товарищ гвардии сержант.

— У него от этой ответственности, похоже, аппетит пропал, — вытирая усы, усмехнулся Никандров и вдруг хлопнул Авдошина по плечу. — Ничего, Ванюша, справишься! Дадут тебе одну звездочку на погоны для начала, а война кончится, в академию поедешь! Глядишь, будет у нас в Ивановке свой генерал, а?

— До генерала всю землю па белом свете перекопаешь, — ответил Авдошин, принимаясь за кашу. — А насчёт ответственности — это факт. Взвод не отделение...

— До Махоркина командовал? Командовал! Ну и теперь покомандуешь.

— Тут уж хочешь не хочешь, а придется.

***

Поздно вечером Виктор Мазников вывел свою роту в Будапешт в боевые порядки первого мотострелкового батальона, командир которого, капитан, назвавший себя Бельским, помог ему разобраться в обстановке и указал наиболее удобные, по его мнению, позиции для машин — на перекрестках и развилках улиц, под прикрытием каменных зданий.

Центр Буды, ближе к Дунаю, отсвечивал в небо заревами негаснущих пожаров, и с наблюдательного пункта Бельского на третьем этаже дома была хорошо видна безмолвная, застывшая на черном холме громада королевского дворца, таинственная и настороженная, со дня на день ожидающая штурма. Изредка, то ближе, то дальше от НП, слышалась автоматная перестрелка. С той стороны Дуная, из Пешта, по остававшимся у противника районам Буды били тяжелые орудия

— Последние деньки доживает, —глядя на красное, словно колышущееся небо, негромко сказал Бельский. —В бункера уходит, под землю.

Мазников тоже посмотрел на зарево, потом на темный силуэт королевского дворца.

— Контратакует?

— Редко. Но цепляется за каждый дом, за каждый подвал. Тут даже авиазавод под землей был. Вчера наша третья рота наткнулась. Электричество, станки, узкоколейка. По последнему слову техники! Мессершмиттовский.

Вернувшись к себе в роту, Виктор приказал Свиридову и новому радисту Каневскому по очереди дежурить у рации и пристроился в танке, на своем сиденье, подремать.

Разбудил его Снегирь. В приоткрытом люке башни серело хмурое утреннее небо. Слова из-за домов доносилась частая автоматно-пулеметная стрельба, опять, как и ночью на холмах Буды, оглушая рассветную тишь, рвались снаряды.

— Товарищ гвардии капитан!

— Ну? В чем дело?

— Овчаров-то... Вот, бачьте. Газета. Только сейчас принесли.

«Овчаров? — удивился Мазников. — При чем тут Овчаров? »

— Какая газета? — спросил он вслух.

— Читайте. Там все... все написано.

Снегирь подал ему в люк чуть надорванную по сгибу газету.

— Лезь, — сказал ему Виктор, — Поместимся. А то какая-нибудь дурная мина...

Они кое-как пристроились на одном сиденье, стараясь не разбудить Арзуманяна, который сладко посапывал на казеннике пушки.

— На второй странице про Овчарова, — сказал Снегирь.

Виктор перевернул газетный лист, и первое, что он увидел в синем холодном свете занимавшегося дня, — небольшой портрет Овчарова, Андрея Овчарова, его командира взвода _?пропавшего без вести две недели назад, вьюжной январской ночью в районе господского двора Петтэнд. Над портретом в одно слово — заголовок статьи «Верность».

Пододвинувшись ближе к люку (так было посветлей), Мазников начал молча читать. Какой-то старший лейтенант Д. Бочарников писал: