Югославская трагедия

Его длинное бледное лицо необыкновенно осунулось, отчетливее проступали кости, в запавших глазах вспыхивал голодный, сухой блеск.

— Плохо, что ты нос повесил, — ответил я.

И тут мы поговорили о характере коммуниста, о характере стойких людей, которые не сгибаются, не хнычут, добиваясь своего.

— Смотри!

Длинный стебель подорожника, на который я наступил, почти втоптав его в грязь, упруго выпрямился и встал по-прежнему гордо, прямо.

— Вот и люди такие есть. Их ничто не сломит, не сомнет…

Филиппович с тихой задумчивостью посмотрел на меня.

— Ясно. Только видишь ли, друже. — Он достал из кармана и показал мне газету «Пролетер», уже изрядно потрепанную, ту самую, что привез нам Арсо Иованович в Горный Вакуф и которую с тех пор бережно хранил в своей торбице. — Я это всегда читаю. Уже мало-помалу научился читать. Я знаю, каким должен быть коммунист. Надо выдержать невзгоды и бури… Но вот Бранко — тоже коммунист, так? А он, как прасац! [63]Целый день жалуется, что живот к спине прилип от голода, а ночью под одеялом чавкает. Чего только не жрет! А утром за старую редьку первый хватается, с Лаушеком все спорит. Мерзко!

Я задумался. Бранко вносил в жизнь взвода немало сумятицы. Он и меня беспокоил своей непонятной навязчивостью. С кем бы я ни заговаривал, всегда он оказывался рядом. Его круглые немигающие глаза неотступно следили за каждым моим шагом.

Я гнал от себя мысль, что за мной учинена слежка. «Кем? Не ОЗНА ли? Чушь, не может быть!».

Из любопытства я решил принять приглашение Бранко посетить дом его отца».

17

«…— Хвала, хвала! Великое спасибо вам, что утрудились и пришли, — подобострастно кланяясь, встретил меня у порога кирпичного дома осанистый крестьянин, одетый в черную суконную пару и бархатный жилет.

— Милости прошу. Бога му, добро, что вы пришли. Хвала вам, — повторил он рокочущим голосом, усаживая меня в светелке за круглый низкий столик. — Садитесь, прошу вас. Эй, жена, подай-ка гостю кофе, а мне трубку! Видишь, какой человек пришел к нам!

Женщина с неподвижным, как маска, лицом, в широкой плиссированной юбке, позвякивая навешанными на груди старыми дукатами, империалами, цехинами и турецкими меджидие, ушла за перегородку в углу. Видно, Бранко уже успел предупредить о моем приходе. Мать его приоделась, и кофе, без которого югослав не поговорит с гостем, было сварено. Мне подали крохотную чашечку, а старик задымил коротким чубуком. Он щедро хвалил русских, Советский Союз, обильно сдабривая свою речь такими словами, как «социализм», «прогресс». Я глотком выпил вяжущий желудевый настой. Хозяйка налила еще. Уже пошла было за третьей чашкой, служащей сигналом к уходу гостя, как Бранко забеспокоился.

— Этот кофе не настоящий. Хватит! — сказал он, посматривая на отца с особым выражением, но так как тот не догадывался, добавил прямо. — Мог бы нас чем-нибудь более существенным угостить.

— Можно. Для русского человека ничего не пожалею. Спрашивай, что хочешь.

— Ну что? Каймак есть?

— Па, этого сейчас нема! Все есть, а каймака нема.

— А мясо?

— Мясо? Мяса не держим, ты же знаешь, болан. Партизаны — самое лучшее войско, но сегодня приходят одни: дай! Завтра — другие: дай! А откуда взять?

— Так что же у тебя есть? — с раздражением спросил Бранко. — Кажется, за фотоаппарат, что я тебе дал, мог бы накормить.

— Что хочешь, все есть, — смягчился старик. — Эй, жена! Тащи сюда суп!

Звеня при каждом движении монетами, хозяйка поставила на столик оловянный поднос с большой миской. Зачерствелый кусок хлеба она достала из размалеванного сундука с висячим замком.

— Это суп из моих овощей. Специально приготовлен для вас, — пояснил старик.

Бранко опустил ложку в беловатую жидкость с какими-то коричневыми хлопьями.

— А где же мясо? — протянул он с огорчением. — У тебя же есть, отец, там, в дымняке.

— Ах, верно, болан. Есть, кажется, немножко. — Сердито сверкнув на сына глазами, Микос Кумануди полез по лесенке вверх и достал из дымохода изрядный окорок.

Раздирая вяленое мясо волосатыми пальцами и наделяя нас кусочками, он говорил:

— Видит святая дева: сам не ел, сыну не давал, берег для гостей. Я гостолюб. Отец мой — грек из Салоник, а я считаю себя хорватом. Хорваты — самая лучшая нация на Балканах. Тито — тоже хорват, да хранит его матерь божия. Я с ним даже малость знаком.

— Вот и расскажи об этом. — Бранко горделиво посмотрел на меня: вот мол какие у его отца связи!

— Да-с, мы с Иосипом Броз служили у одного императора. У Франца-Иосифа. Тито был ефрейтором, а я пандуром, и часто ездил в Вену. — Старик покосился на фотографию в золоченой раме, на которой он красовался во всем своем былом жандармском величии. — Мы с маршалом в Вене даже видались.

— Где? — спросил я.

— В одном кабаре. Он тогда получил второй приз на состязаниях по фехтованию. Любил почет, ох и любил! Если не забыл теперь, как я ему поднес стакан мастики, то выведет нас с Бранко в люди. Мне бы еще землицы, а сыну — кондитерский магазин в Белграде. Дай боже у здравле. Ешьте. Что же вы?