Югославская трагедия

Приближается Красная Армия! Она уже вышла на реку Прут, на границу, откуда немцы начали свое вторжение в Советский Союз. В Италии же, судя по сводкам, союзники действуют лишь патрулями и артиллерией, отбрасывая разведывательные отряды врага, а Эйзенхауэр все еще совершает инспекционную поездку по Англии. Медлят западные друзья… А советская военная миссия в Югославии уже приступила к работе. Узнают о ней бойцы — начнут, чего доброго, соваться к русским представителям со всякого рода просьбами, жалобами и кляузами… Недавно при встрече с Марко Поповичу бросилась в глаза его повышенная нервозность… Ранкович явно обеспокоен присутствием советской миссии. Он старательно держится от нее в сторонке, памятуя золотое правило: «Всякий, кто оказывается на виду, подвергается изучению». Все же вероятно, что советские люди будут интересоваться историей жизни некоторых лиц из окружения Тито и в том числе любопытной биографией Ранковича. Будут спрашивать, где и что он делал до войны, как ему удалось бежать из гестаповской тюремной больницы. Пожалуй, еще навяжут ему своего офицера связи… Хорошо, что у Ранковича дело так поставлено, что вряд ли к русским допустят какого-нибудь жалобщика, вряд ли хоть одна подозрительная бумажонка проскользнет мимо его бдительного ока. Но разве можно совершенно обезопасить себя от тех, кто видит и знает больше, чем полагается? Во всяком случае, надо утроить, удесятерить осторожность, конспирацию…

— Друже командир, — послышалось, — вас просят.

Попович нетерпеливо отмахнулся, и Катнич исчез за дверью, поняв, что генерал-лейтенант раздумывает над чем-то исключительно важным.

…Перучицу нужно убрать. С ним невозможно поладить. Он любимец Арсо Иовановича. Послать его учиться на курсы что ли? — продолжал соображать Попович. — Нужно исподволь заменять и таких командиров, как Вучетин. Заменять более податливыми и верными людьми, на которых можно положиться в предстоящих внутренних преобразованиях… Последние инструкции Ранковича на этот счет суровы и категоричны. Необходимо взять в ежовые рукавицы бойцов и командиров в батальонах. В корне пресекать всякие попытки самоинициативы. Для этого у Ранковича в распоряжении достаточно сил и средств. Да, ОЗНА шутить не любит! В общем можно было бы и не очень тревожиться за свое благополучие, но… черт принес тогда под Бор этого нахального американца: не дает покоя. Хорошо в глухом Врбово: и сытно и спокойно. Можно даже заняться поэзией, конечно, настоящей поэзией, а не той, что Зогович [65]занимается, хотя в глаза приходится хвалить его грубые стихи — под Маяковского. Разве наши неучи могут понять что-нибудь изысканное? Вот французы, Рембо — это поэзия действительно тонкая. И про кошачьи хвосты умеют писать поэтично. «Ке-ча ты мой — мой кошачий хвостик», — вспомнил Попович, так называла его прекрасная Люси… Но как бы и в самом деле не оказаться в хвосте событий? Он опять вернулся к мыслям, которые его назойливо беспокоили.

К чему, например, американец потащил его на самолете в район Коницы? Все носится со своей так называемой операцией «Ратвик», детально разработанной в тыловом штабе англо-американской миссии, в Бари. План предусматривает разрушение железнодорожной линии Скопле — Ниш — Белград и других важных коммуникаций противника. Но Маккарвер, кроме того, хочет еще до основания разрушить мосты, виадуки, тоннели и железнодорожные узлы на магистрали Мостар — Сараево. Правда, в этом нет особой военной необходимости; здесь немцы передвигаются мало. Но что поделаешь, если вся Югославия по плану западных союзников и с согласия Тито уже разделена на секторы; за разрушение объектов в каждом секторе отвечают партизанский командир и находящийся при нем офицер связи союзной миссии. Сколько хлопот и неприятностей со всем этим! У Раштелицы он, Попович, и Маккарвер приземлились в полной уверенности, что сюда будут сброшены продукты, динамит и взрывные машинки, а получили одну чепуху — портянки какие-то… Конфуз перед бойцами… Ну «Ратвик» — это еще туда-сюда. Пусть подорвут хоть все сооружения из кирпича, камня, бетона и железобетона. Они же, американцы, все разрушенное обещают восстановить после войны. Янки, как настоящие бизнесмены, уже теперь заботятся о приложении своих капиталов в мирное время. И пусть наживаются, лишь бы не мешали ему, Поповичу, добиваться своей цели. Маккарвер заплатит ведь не какими-нибудь динарами или марками, а долларами. Затем, может быть, еще и министерским портфелем. А там, вероятно, и прежние миллионы в карман вернутся. Уж так надоела эта игра в бескорыстие! «Все надоело!» — думал о себе Попович, этот отпрыск сербского плутократа, от безделья бросившийся сначала в сюрреализм, потом решивший сыграть роль героя в Испании и «ненароком» забредший в гестапо.

Теперь, не щадя себя в самоанализе, как человек раздвоенный и внутренне не слишком уверенный в себе, он и пугался своих новых сложных обязанностей перед Маккарвером, и цепко держался за него, как за спасательный круг.