Югославская трагедия

Небывалый подъем боевого духа царил в нашей бригаде. Красная Армия протягивает Югославии руку братской помощи! Ничто уже не могло удержать людей на месте. Не дождавшись из корпуса никакого приказа, никакого отзвука на директиву начальника верховного штаба, Перучица по своей инициативе повел нас в Сербию. Достигли узкого горного ущелья, по которому стремглав бежит Ибар. Немецкие войска двигались с юга Сербии вдоль Ибара на Крагуевац и Белград. Задержать какое-либо их соединение, не пустить на север и восток, разгромить — эта идея была моментально воспринята всеми партизанами.

Основные силы бригады заняли удобные позиции у Кавлина, где шоссе на левом берегу реки и железная дорога на правом круто поворачивают к востоку, обходя горный мыс. Второй батальон замаскировался на этом мысу. А севернее, у шоссе, залегли две роты третьего батальона, усиленные минометами и противотанковыми ружьями, имея задачей не допустить противника от Кральево к Рашке, завязать бой с авангардом.

Пасмурная погода нам помогала. Мы были избавлены от угрозы бомбежек и наблюдения с воздуха. И немцы шли плотнее, чем обычно. Они шли, уверенные, что пройдут Ибарское ущелье так же беспрепятственно, как до них проходили другие немецкие части, спешившие выскочить из балканской ловушки на север.

Разведка, а потом и авангард немцев прошли мимо нас на рассвете. Через три четверти часа мы услышали выстрелы из ПТР. Две наших роты, загромоздив подбитыми машинами шоссе, вступили в бой с вражеским авангардом. Главная колонна гитлеровской дивизии подходила в это время к станции Жутице. Как только она остановилась, Перучица со своего НП подал сигнал открыть огонь. Второй батальон, будучи сам почти неуязвим, в упор стрелял с крутизны мыса по живой силе врага.

Среди немцев поднялась паника. Бросая оружие, они начали разбегаться. Расстреливая солдат, офицеры пытались выправить положение. Тогда Перучица подал новый сигнал, и с нагорья в атаку бросились четвертый батальон и наш, Шумадийский…

Давно мы так не бились. Сознание опасности, страх, даже осторожность — все отлетело прочь. Осталось только ощущение движения, борьбы, уверенности в своей победе. Я знаю: каждый из бойцов моей роты, услышавший от меня перед атакой слова Суворова: «Нагрянь быстро, внезапно. Рази, тесни, опрокинь, бей, гони, не давай опомниться», не раз повторял их про себя, видя перед собой ошеломленных, бегущих, потерявших управление фашистов. Как плотно они шли, так же плотно, словно трава под косой, и полегли у берега Ибара, а многие, сбившись в кучи, срывались в реку и тонули. Лишь хвост колонны избежал разгрома, успев повернуть на Нови-Пазар и Приеполье. Мы захватили весь обоз, много оружия, пленных. Сразу стали вдвое сильнее.

После всего этого бойцы бригады с еще большим энтузиазмом устремились на восток, к границе, как указывал в своей директиве Арсо Иованович.

Златар остался позади. Затерялся среди хаотического нагромождения гор. Нас обступали шумадийские возвышенности округлых и мягких очертаний. За ними вдали лежала Болгария.

Словно золотые колечки, катились тихие, солнечные, чуть прохладные по вечерам дни сентября. Дни ярких и сочных красок, полные сладких запахов созревших плодов. Все звало к миру! Казалось, и в самой природе таилось это несказанно счастливое предчувствие близкого мирного времени.

Скоро, скоро я вернусь на Родину, мечтал я, на свою Курщину. Непременно и раньше всего на Курщину! Здоровы ли отец и мать? И как сейчас там вообще, во Льгове? Цел ли тот старинный парк, где школьником я бродил, воображая себя открывателем новых земель? Ясени, тополя и дубы пышным шатром смыкали свои кроны над низкорослым, но стойким сибирским кленом; при выходе из аллеи глазам открывалась ширь заливного, голубовато-дымчатого луга, там струились тихие воды Сейма, в которых живописно отражались ивовые и ольховые заросли да кручи с нависшими дубами.

Широкий Сейм — река родная,
Средь дикой прелести степей
Стремишься ты, волной играя,
В пучину дальнюю морей.
Там, под лазурью неба ясной,
Ты, Сейм широкий, Сейм родной,
О славе родины прекрасной
Поведаешь стране чужой.