Юленька

Он понимал, что зря провоцирует Диму, но в тот вечер настроение было и так паршивым, и хотелось получить что-то хорошее – уверенность, что у них с Димой не случится так, как других. А Димино раздражение, наоборот, подливало масла в уже немалый огонь злости Юлия.

– То, что ты никуда не торопился, я уже понял, – процедил Дима. – Ведь то друг, а я хуй пойми что, правда? Меня можно и бросить. Посижу тут один, подожду, когда ты поможешь всем страждущим! Вот только зачем было тогда вытаскивать меня из общаги, съезжаться, быт налаживать, если так скучаешь по соседу?

Он выпалил это все и подорвался с места, громко хлопнув дверью в комнату, чтобы через минуту выйти оттуда с собранной сумкой. Только когда он начал обуваться, чертыхаясь в темноте, Юлий понял, что это все не дурацкая шутка.

– Какого хрена?! – Юлий выскочил за ним. – Ты вообще что делаешь?! Ты реально уходишь?!

Он был так ошарашен этой Диминой реакцией, что не мог даже подобрать нужных слов. Дима действительно собирался свалить, и Юлий никак не мог уложить это в своей голове. Ведь это Дима любил говорить о том, что Юлий первый его обязательно бросит.

– Ты что серьезно?! – он нашел в темноте Димин локоть и с силой дернул, заставляя обратить на себя внимания. – Тебе надоело меня ждать и ты уходишь?! Это нормально у вас – кидать хрен пойми с какого перепугу?!

– Я тебе пояснил, – Дима тут же застыл, как человек, который только и ждал, что его остановят. – Ты просто только себя слышишь. Прикинулся белой овечкой, а я мудак, значит?

В темноте было плохо видно, но Юлий отлично представлял себе, как сейчас Дима обиженно хмурится, мнется с этой своей сумкой – он не умел делать красивые жесты и уже наверняка жалел, что перегнул палку.

– Не хочешь быть мудаком – не веди себя как мудак, – уже спокойнее сообщил ему Юлий. – Я сказал – был с другом, значит – был с другом. Ты психуешь так, будто я с ним трахался. Ты не бросишь меня из-за этого, – уверенно произнес он. – Так никто не поступает. И ты не такой. Я тебя знаю.

Он и сам не понимал толком, почему говорил эти слова. Казалось, если добавить уверенность в голос, Дима, как дикое животное, поверит именно интонациям и не станет вдумываться в смысл.

– Я откуда знаю, что ты с ним делал? Трахался или просто пригрел на груди, одинаково бесит, – признался Дима ревниво. – Ты мне отписку дал – буду поздно, а потом телефон вырубил. А после заявляешься и с порога начинаешь рассказывать, какой Витя прекрасный! Я в свой адрес комплиментов никогда не слышал, знаешь ли. У тебя все такие, мать их, замечательные, один я ничего не стою!

Юлий застыл, оглушенным этим обидным признанием. Дима был прав – комплименты у них были не в ходу, но такие уж выстроились отношения. Он и сам не мог представить себе, чтобы Дима пел ему серенады или писал стихи. Его чувства выражались иначе – в потеплевшем взгляде, в прибитой полке, в требовании надеть шапку и вот в такой сцене ревности.

– Все замечательные, – кивнул Юлий с улыбкой, радуясь, что в темноте Дима ее не мог увидеть, а то наверняка психанул бы еще больше. – Но я с тобой. Это чего-то стоит, как считаешь?

Вместо ответа Дима бросил сумку на пол и разулся.

– Когда я тут вечерами один, я сатанею, муркель, – уже спокойнее, но с ощутимой тоской в голосе сообщил он. – Представляю тебя в компании всех этих молоденьких, подающих надежды, и каждый раз боюсь, что ты либо не вернешься, либо придешь только вещи собрать.

– И тем не менее вещи собрал ты, – холоднее, чем того хотел, сказал Юлий. – Не надо меня этим пугать, я тебе не девочка сопливая.

Юлий знал, что сейчас Диме, наоборот, нужно участие и тепло, но его собственное эго только что попрали. Хотелось как-то наказать Диму за это, хотя разумом Юлий и понимал, что тот не хотел ничего плохого, а лишь шел на поводу своих эмоций.

– А я не пугаю, – качнул головой Дима. – По мне лучше свалить самому, чем ждать, что ты уйдешь.

Он вздохнул, потянулся к Юлию, пытаясь обнять его – резко, порывисто, неласково, так как умел.

– Ну психанул я, муркель, прости. Ты – самое лучшее, что у меня есть. Мне без тебя и жить-то не хочется. Когда тебя нет рядом, я места себе не нахожу, – признания все лились и лились из него, будто Диме жизненно необходимо было выговориться прямо сейчас.

Юлий мысленно дал себе пинка. Когда Дима говорил ему такие вещи, становилось стыдно. В сознании Юлия давно закрепилось, что подобные слова – признак слабости, и меньше всего ему хотелось вынуждать Диму проявлять ее. Но это было только, когда он слушал собственный разум. Гораздо чаще ему с какой-то мстительной злостью хотелось доводить Диму либо до скандала, либо до вот такого излияния. Каждый раз он понимал, что играет с диким зверем, но эта игра была слишком азартной, чтобы от нее отказаться.

Дима говорил, что он – лучшее, что случилось в его жизни, и Юлий знал, что это так. Вот только это «лучшее» было совсем не хорошим, и Дима это тоже понимал.

– Ты не без меня, – проговорил Юлий, обнимая в ответ. – Я здесь. Запомни уже и смирись. И поздоровайся так, чтобы я поверил, что ты скучал.