Юля

Юля сошла с дороги, сломала осиновую ветку, очистила ее от листьев и хлестнула коня; конь рванулся, чуть не выскочил из оглобель, но только стронул сани с места и немного протянул их вперед. Тяжело дыша и виновато оглядываясь, конь как бы просил не наказывать его больше. Юле стало стыдно, что она так бездумно и напрасно ударила животное, она не стала больше пугать его, передала вожжи Петьке, а сама начала толкать сани вперед и понукать коня, затем попыталась приподнять осевшую, увязшую сторону, но сани были слишком тяжелыми, и поднять их не хватало сил.

— Мама, я помогу, — видя, что мать топчется вокруг саней, напрягается, подал голос Петька, намереваясь спрыгнуть с воза на землю.

— Сиди, сынок, — попросила Юля, подошла к сыну и оперлась на плахи, — Не сможем мы с тобой столкнуть сани на снег.

— А баба наша сможет? — спросил Петька.

— Если бы тут была баба, может, мы и справились бы, — сказала Юля, печально вздохнув, взяла сына под мышки и ссадила наземь; не снимая жерди, ослабила цепь, решив скинуть с саней хотя бы половину дров, выехать на твердое проезжее место и снова погрузить их. Уже сбросила с верха топор и сено, сняла цепь с крюка и тут увидела лесника Миколу, который вышел с ружьем за плечами из старого леса.

Микола, высокий, но узкий в плечах, был в новой зеленой куртке с черным воротником, в форменной фуражке лесника и кирзовых сапогах. У него были розовые щеки, и потому, несмотря на свои тридцать три года, он казался совсем молодым. Пожалуй, выглядел намного моложе ее, Юли, лет па пять, не меньше. Да еще сейчас она казалась даже и пожилой: в резиновых сапогах, в старом, лоснящемся спереди, с засаленными локтями ватнике, в теплом старом материнском платке.

Хотя Юля и утешала себя, что в такой одежде и надо ездить в лес, нового и хорошего сюда не наденешь, все равно застеснялась — встретилась ведь с человеком, встретилась с бывшим своим ухажером и так неопрятно выглядит. Она и в деревне, хотя это и не очень–то считалось обязательным, старалась каждый день показываться на людях хорошо причесанной, одетой если не в новое, то в чистое и выглаженное. Соседки подшучивали, мол, в селе это лишнее, все тут друг друга знают и не для кого принаряжаться, другое дело, если надо съездить в город, где много незнакомых людей, вот тогда следует прифрантиться.

Но Юля их не слушала, всегда следила за собой, поэтому женщины, что весь век были заняты работой или ленивые, шутили, мол, она принаряжается потому, что повидала свет, вот поживет тут и опять станет, как и они, деревенской…

— Не задремали ли вы здесь на солнце? — усмехнулся Микола, подойдя совсем близко и взглянув ласково и понимающе.

— Не может выехать конь, — смущенно, будто именно она виновата в этом, ответила Юля, счищая со своего рукава белый след березовой коры. Чистила, чтобы глядеть на свой рукав, а не в глаза Миколе.

— Как же он тут выедет? — покачал головой Микола, обошел и оглядел сани. — Тут и трактор не вытащит. Надо уже на телеге ездить, молодица. Подшутил над тобой конюх, когда посылал с санями.

— Разгрузиться, наверное, надо, — промолвила Юля, радуясь тому, что Микола сочувствует, а не насмехается над ней.

— Не надо, только лишняя работа. Руби ветки и давай сюда, — он снял с плеча ружье и поставил возле толстой сосны.

Юля обрубила с ближайшей ольхи ветви, сбила густой зеленый можжевельник, молодую пушистую елочку и принесла все Миколе. Тот легко вытянул из–под цепи верхнюю толстую жердь, подложил ее под сани и шутливо позвал Петьку:

— Иди сюда, мужичок, поможешь поднять! — Вдвоем они — Петька, серьезно упираясь, а Микола, нарочно кряхтя, — приподняли сани, а Юля подкинула под поднятый полоз мокрые и скользкие ветви.

— Сильный ты, Петька! — усмехнулся Микола, опустил сани и велел Юле погонять коня.

Юля нокнула, конь спокойно стронул сани с места и легко вышел на проезжую дорогу.

— Спасибо тебе, Микола, — улыбнулась обрадованная Юля, приостановив коня и оглянувшись, — Сама я не догадалась бы и не смогла бы поднять.

— Что — спасибо? — усмехнулся в ответ и Микола, уже и сам стесняясь смотреть на нее, вытер с груди след от березовой коры и, чтобы скрыть смущение, пошутил: — Вечером зайду, готовь шкварку.

— Да найдется и шкварка и к шкварке, — приняла шутку Юля, приглашая его, — кому–кому, а для тебя всегда будет.

— Ну вот и хорошо! — Микола подошел к сосне, взял ружье. — А сын твой, оказывается, сильный уже мужчина. Столько дров нарубил.

— Это не я рубил, а мама, — застеснялся Петька, не понимая, что Микола шутит.

— Мама твоя, дружок мой, могла бы сама в лес не ездить, — уже совсем серьезно, не то малышу, не то ей сказал Микола, — мог бы съездить мужчина, если бы мать не такая была. Разве это женская работа? Нет, не женская. Это мужские заботы, и только ему, мужчине, они по силам.

Юля промолчала, понимая, что он хотел сказать этим, чем укоряет, поспешила подобрать все с земли, посадила на дрова Петьку, сказав:

— Ну большое тебе спасибо, Микола! И правда, загляни как–нибудь… — и больше не оглядываясь, дернула вожжи.