Юлиан и Нона

“Вот такая, значит, штукенция у нас тут, ребятки… Это мне один полоумный немец всучил на рынке, то ли монах, то ли сектант какой-то… — А что такое сектант? — перебил я отца, чтобы он объяснил незнакомое слово, но он замялся, было видно, что ему не нравится мой вопрос. И он ответил скомкано и неуверенно: — Ну, это… Сектанты — это такие люди, которым мозги запудрили сказками всякими, и они теперь… Ну, в общем, ни рыба ни мясо… Да дело-то не в этом, а в том, что немчик этот — он чёрт! Натуральный чёрт! — При этих словах отец громко засмеялся, и мама засмеялась тоже, Валёк сдержанно подавил смешок, а я заржал, как конь. Немцы, как и все иностранцы, мне казались чудаками, а уж если папа так охарактеризовал этого мужика, то он уж точно кукарекнутый! И это меня очень позабавило, а тем временем папа, отсмеявшись, продолжил: — Завидел нас с матерью на рынке, узнал форму и как заорет: «Руся! Руся! Там ваш Союз! Вы лететь — передать мой бог Кристофер!» И всучил, значит, ей в руки вот эту вот прелесть! — Произнося эти слова, батя с гордостью демонстрировал нам золотой медальон, потрясая им в воздухе, будто это было не украшение размером почти что с медаль, а какое-то удостоверение личности. — «Ну, я, конечно, возмутился! И говорю этому чудиле, что, мол, ничего передавать мы не будем! Не положено! И никаких богов у нас в Союзе нет и никогда не было!» — При этих словах нас снова разобрал смех. Отец хотел продолжить, но мама отсмеялась первая и взяла на себя роль рассказчицы: «И что вы думаете? Он отстал? Не тут-то было, он полез обниматься к отцу! Да у меня челюсть упала от удивления!» Маме не удалось договорить, распаленный азартом отец перебил ее и продолжил сам, медальон он при этом держал в руке и жестами пояснял свои слова: «Я сам был ошарашен! Ну представь, вдруг ни с того ни с сего какой-то немец-бродяга меня обнимает, как родного! А потом, когда он, наконец-то, отвязался и ушел, я — бац, в карман, в китель! А там эта безделушка! Я так и ахнул!» Пока папа подбирал культурные слова, чтобы выразить свои эмоции, мама, воспользовавшись паузой, продолжила: «Где это видано, чтобы в карман золотые вещи подбросили??? У нас бы обокрали, а там, видишь как, совсем другая культура у людей! Кому скажи — не поверят! Ну мы с отцом и договорились никому не говорить… И вы тоже не расстраивайтесь, понятно?» Ну что ты, Элла, что они, дети, что ли? Валентину по весне уже в армию, а ты всё думаешь, что они маленькие у нас, — резонно заметил отец и с гордостью пожал Вальку руку, одномоментно вложив в нее медальон. «На, сынок, спрячь, если хозяин не явится, тебе будет на что проводы справить, спрячь в надежном месте!»

На глаза мои в тот момент навернулись слёзы, и я сбежал в зал, громко хлопнув дверью! Родные очень удивились тогда, потому что знали, что я далеко не подарок, но уж точно не истерика и не плакса. Но сколько бы мама ни звала меня в тот вечер есть ананас и пить чай с конфетами, я не поддался на ее уговоры. А ещё и пригрозил: «Отстань от меня! Все отстаньте от меня, а если нет, я вообще уйду из дома! Понятно?!»

Отец потом крепко отругал меня за эти слова. Я представляю, как бы он рассердился, если бы прочёл мои мысли и понял, что из-за этого медальона я почти возненавидел Валька. Я и так-то злился на него из-за того, что он придирается ко мне по учёбе, заставляет варить суп, а что хуже всего — спит в большой комнате с теликом и может хоть до полуночи крутить видак. В моей комнате ни телика, ни видака, понятное дело, нет, где ж это видано, чтобы в каждой комнате телевизоры были понатыканы! Да ладно, чёрт бы с ним, с этим телевизором, но медальон! «Медальон, я не прощу ему никогда! Продать такую вещь, а я бы ее носил, и ни у кого бы не было такого медальона, и всем бы пацанам, и даже Гарику сразу бы понятно стало, что я крутой, как Стивен Сигал!» — думал я, и тогда мне в голову и пришла роковая идея…

* * *