Парфянский главнокомандующий, подошедший под самые стены Kapp, узнав, что армия так деморализована, постарался хитростью одержать окончательный успех, которого не одержал силой. Он дал знать римским солдатам, что позволит им свободно уйти, если они согласятся выдать ему Кассия и Красса. Ловушка была очень хитрой: если бы солдаты возмутились и захватили в свои руки двух наиболее способных вождей, Сурене легко было бы уничтожить всю армию. Но римская дисциплина была слишком прочной. Вероломный совет не был выслушан, и уловки Сурены не послужили бы ни к чему, если бы вожди римской армии сохранили более спокойствия и более доверия к своим солдатам. Узнав, что эмиссары Сурены стараются возмутить армию, они потеряли голову и не хотели ни минуты оставаться в Каррах, боясь, что измученное столькими испытаниями войско, наконец, позволит себя увлечь. Поколебленный просьбами офицеров, Красc изменил свое решение и дал приказ отступать, не дожидаясь помощи армянского царя, в получении которой, впрочем, он не был уверен.
Но по какой дороге идти? Кассий советовал отправиться по той, по которой пришли, но Красc, или обманутый знатным каррцем Андромахом, или не желая рисковать на равнине своими солдатами, решил идти по горной дороге через Армению. Римская армия направилась к горам, идя почти всегда ночью, выбирая самые трудные дороги и самые болотистые места, куда парфянский вождь не мог двинуть свою кавалерию. Еще одно последнее усилие — и римская армия была бы спасена. Но вместе с утомлением возрастала нервозность солдат и раздражительность офицеров. Между вождями более не было согласия. Красc потерял свою твердость в решениях и свое влияние на офицеров. Однажды произошло бурное объяснение с Кассием, который не переставал все критиковать, и в гневе Красc сказал ему, что если он не хочет следовать за ним, то может взять эскорт и удалиться, куда ему угодно. Кассий тотчас же принял это предложение. С 500 всадников он возвратился в Карры, откуда по прежней дороге направился к Евфрату.[294]
Так раскололась армия. Несмотря ни на что, Красc продолжал свой путь. Вождь парфян видел, что он готов ускользнуть от него, потому что горы были близки. Тогда, не желая возвращаться ко двору без окончательного успеха,[295]
он прибегнул к последнему вероломству. Утром он отправил послов в римский лагерь сказать, что желает вступить в переговоры с Крассом относительно заключения мира. Опасаясь засады, Красc, видевший, что теперь отступление обеспечено, ответил отказом; но когда утомленная армия узнала, что она может надеяться на спокойное отступление, она не захотела ничего слушать и угрожала возмутиться, если Красc откажется вступить в переговоры. В этот ужасный час ни его имя, ни его возраст, ни его почти священное звание «император», ни огромные оставленные им в Италии сокровища не послужили ничему. Красc, несмотря на свои недостатки, был человеком энергичным: его не поколебала угроза возможной смерти перед горами Армении, далеко от своего семейства, своего дома и Рима; он вел себя подобно приговоренному к смерти преступнику, которому остается всего несколько минут на приготовление к казни. Он созвал офицеров, сказал им, что идет на свидание, что знает об угрожающей ему засаде, но предпочитает быть убитым парфянами, чем своими солдатами. Он отправился с конвоем и был убит 9 июня.[296]Красc был очень одаренным человеком, очень умным, очень деятельным, хотя маловеликодушным и слишком эгоистом. Он вел эту войну с большой ловкостью, но поспешность, слишком большая вера в себя, некоторая небрежность в приготовлениях, военный беспорядок, наконец, стечение несчастных случайностей уготовили ему участь, которой Цезарь только чудом избежал в войне против гельветов. Умирая таким образом, он искупал свои многочисленные ошибки и тщеславие всей Италии. Его голова была отрезана и послана ко двору парфянского царя; его тело осталось непогребенным; армия, оставшаяся без вождя, рассеялась; много солдат было убито; лишь остатки великой армии, перешедшей через Евфрат, добрались до Сирии.[297]