В то время как в Риме происходили эти волнения, Цезарь перешел Альпы, чтобы возвратиться в Цизальпинскую Галлию. Торопливость, гаев, серьезное положение его партии, его характер, по временам безрассудный и вспыльчивый, невероятное величие его предприятия — все это роковым образом побуждало его нагромождать одну ошибку на другую. Ради возможности побывать в Италии и познакомиться с тамошними событиями он подверг Галлию жестоким репрессиям, которые неизбежно должны были вызвать к нему ненависть.[311]
Действительно, едва он уехал, а, вероятно, еще находясь в дороге, он узнал от Лабиена, что его прежний друг и союзник Коммий подготавливает восстание. В гневе он приказал Лабиену пригласить атребата в лагерь и убить его.[312] Лабиен повиновался, но Коммию, раненному, удалось спастись, и это вероломство имело только тот результат, что Коммий стал смертельным врагом Цезаря, истощавшего свои силы в этой сизифовой работе, делавшей его раздражительным и жестоким. Впрочем, в данное время Коммий, спасшийся в лесах северной Галлии, мало занимал его: у него были другие тревоги в Италии, гораздо более важные.Демократическая партия, не сдержав своих безумных обещаний, снова падала в глазах общественного мнения, как в 57 году. Аграрный закон 59 года, подобно своим предшественникам, не был приведен в исполнение. Надежды на Британию рушились. Римская армия в Парфии потерпела позорное поражение. Все думали, что Галлия за два года покорена «единственным императором», а она была теперь в состоянии открытого восстания. Красc умер, и могущественный триумвират превратился в правление двух лиц, неспособных подавить даже мятежи римской черни. Уже давно масса людей устала от потока ужасного подкупа и насилия, угрожавшего унести все в своем бешеном течении. После же смерти Клодия положение стало особенно угрожающим. Сначала общество, повинуясь одновременно чувству страха и справедливости, сурово осуждало Милона, приказавшего своим рабам докончить раненого Клодия;[313]
но когда чернь погрязла в насилиях, произошел поворот в общественном мнении. В консервативном лагере даже партия самых крайних оправдывала убийцу Клодия. Вечером в день похорон сенат объявил военное положение и поручил Помпею, народным трибунам и самому Милону привести в исполнение этот декрет.[314] Ободренный благоприятной для него переменой, Милон тотчас явился в Рим и в обстановке общей трусости набрался смелости домогаться консульства.[315] Эта наглость довела до отчаяния чернь, грозившую возмутиться. Смятение действительно достигло высшей степени: общество было охвачено страхом, и враги Цезаря ободрились. Так как он был творцом этой политики, то его следовало сделать ответственным за все настоящие несчастия: за поражение Красса, которого он направил в Парфию; за всеобщую коррупцию, которую он поддерживал своей щедростью; за беспорядки в Риме, которые он не пресекал; за бесконечную войну с галлами, вызванную его грабежами.[316]