Юлий Цезарь. Политическая биография

Взгляд Г. Ферреро, отличавшийся парадоксальностью, был попыткой пересмотреть концепцию Т. Моммзена, вероятно, в ее главном пункте — конструктивной роли Цезаря в создании Римской Империи. Цезарь, гениальный полководец и писатель, выдающийся политический деятель, оставался только разрушителем республики, что, впрочем, было, с точки зрения Г. Ферреро, вполне прогрессивным актом.

Несколько иная концепция была выдвинута Эд. Мейером, который противопоставил Цезаря и Августа, но не как разрушителей или созидателей или «гениального неудачника» и «строителя новой системы», а как носителей разных политических идей. В известной мере это было связано с развитием моммзеновской теории принципата. Согласно этой теории, власть принцепса была не монархической властью, а чрезвычайной магистратурой, состоящей из двух элементов, проконсульского империя и трибунской власти. Опираясь на этот вывод, Т. Моммзен пришел к выводу о «диархии» (двоевластии) императора и сената^{449}. Большинство ученых конца. 19 — начала 20 в. в той или иной степени приняли ее положения. Некоторые (О. Карлова, П. Виллемс, Е. Герцог) приняли ее практически целиком^{450}, тогда как Г. Ферреро и Эд. Мейер (особенно последний) пошли дальше, объявив принципат «восстановленной республикой», а принцепса — чрезвычайным магистратом республики, подчиненным сенату и бывшим хранителем и защитником республиканских устоев. Теоретическое обоснование, как полагал Эд. Мейер, дал Цицерон в трактате «О государстве», а политическим воплощением стал так называемый «принципат Помпея»^{451}. Мнение, что именно Помпей, а не Цезарь был реальным предшественником Августа, стало достаточно популярным и в дальнейшей историографии, иногда даже преобладая над традиционной теорией преемственности Августа и Цезаря (П. Гринхалл, Дж. Лич, отчасти — С.Л. Утченко и Я.Ю. Межерицкий)^{452}. Согласно этой же теории, Цицерон из стойкого и бескомпромиссного защитника республики превращался в идеолога принципата (Р. Ретценштейн, М. Шефер, X. Кембелс)^{453}.

Цезарю в этой схеме места не остается, хотя Эд. Мейер сохраняет достаточно высокое мнение о его личности и способностях государственного деятеля. Цезарь не был политиком «текущего момента», напротив, он имел перед собой достаточно определенный образ будущего государства, однако это был образ эллинистического монарха, стоящего во главе римско-эллинистического государства. Возможно, Цезарь воспринял его во время своего пребывания на востоке, особенно — в Египте. Стремясь создать монархию такого типа и подражая Александру, Цезарь намного опережал события и его план мог реализоваться только столетиями позже^{454}.

Тезис об эллинистической монархии Цезаря был поддержан и другими исследователями. Ж. Каркопино, в отличие от Эд. Мейера, все же видел в деятельности Цезаря конструктивное начало. Будущий диктатор еще в молодости стремился к абсолютной надсословной монархии, которую он создал впоследствии. Это был прогрессивный процесс, поскольку он прекратил сословную борьбу. Видя в монархии Цезаря именно ту абсолютную власть, которую обнаруживал в ней и Т. Моммзен, Ж. Каркопино был склонен к отрицанию ее чисто римского характера и считал, что утверждению монархии Цезаря способствовали эллинистические политико-идеологические представления^{455}. Мнение о чисто эллинистическом характере власти Цезаря развивали и другие ученые^{456}. Впрочем, для Ж. Гаже юридические полномочия недостаточны для объяснения власти не только Цезаря, но и Августа. «Великая монархическая революция» проходила в нерегламентированной сакрально-магической форме. Священная неприкосновенность, божественность триумфатора, гений правителя — именно эти римские и эллинистические идеи и стали основой римской монархии^{457}.

Теория Т. Моммзена в сочетании с некоторыми новыми тенденциями отразилась в творчестве М. Гельцера. Вероятно первый и самый серьезный удар по концепции своего знаменитого предшественника немецкий ученый нанес своей ранней работой, посвященной истории двух борющихся партий, оптиматов и популяров. По мнению М. Гельцера, нобилитет не был единым целым ни в политическом, ни в экономическом отношении^{458}. В другой монографии, посвященной уже самому Цезарю, автор высказывает мнение, что понятия «оптиматы» и «популяры» применимы только к отдельным политикам, но не к каким-либо политическим объединениям. На самом деле римские партии носили чисто личностный характер, основываясь на родстве и отношениях клиентелы. Что касается популяров, то они не были демократами и не стремились к благу народа^{459}.