Электоральные скандалы стали обычным явлением. Первый из них случился уже в 66–65 гг. и привел к «первому заговору Катилины», а за предвыборной борьбой этих лет стоит зловещая тень переворота, который готовили катилинарии.
Новой революцией стали выборы на 59 г. и победа Цезаря, а после относительного равновесия 57–56 гг., Красс и Помпей стали консулами на 55 год. Скандалы 54–53 гг., парализовавшие выборы, привели к диктатуре Помпея, после чего система окончательно зашла в тупик. В 49 г. наступил паралич власти, помпеянцы не могли обеспечить выборы на 48 год.
Насилие на выборах и при принятии законов стало нормой. В 100 г. был разгромлен Сатурнин, с насилия в комициях начались сулланский (88 г.) и марианский (87 г.) перевороты. Оно было регулярным в относительно «спокойные» 60-е гг. и стало постоянным во времена Милона и Клодия. Возникают специальные силовые структуры, способные обеспечить срыв голосования или, наоборот, проведение комиций, Клодий создал особые штурмовые отряды из плебеев, Милон и оптиматы организовывали отряды гладиаторов, Марий, Помпей и Цезарь использовали солдат, как отставных, так и находящихся на службе. Особенно опасным было то, что рост насилия зачастую сопровождал периоды либерализации.
«Свободная республика» преследовала инакомыслие с последовательностью, достойной тоталитарных режимов 20 века, о чем свидетельствует судьба римских диссидентов и оппозиционеров. Можно оставить без комментариев расправы над Гракхами и Сатурнином, убийство Ливия Друза, деятельность комиссии Вария и, наконец, вершину массовых репрессий — сулланский террор с его официальным лишением прав детей репрессированных, наказаниями за укрывательство и помощь жертвам (даже если эту помощь оказывали родители, дети или супруги). Более «либеральная» постсулланская эпоха предпочла «демократические» методы.
Показательна судьба политиков, которых Хр. Мейер перечисляет в списке популяров{651}
.[100] Саллюстий пишет об «устранении» Гн. Сициния, трибуна 74 г., поднявшего вопрос о восстановлении трибуната, в 66 г. был обвинен в вымогательствах и покончил с собой один из идеологов движения, Г. Лициний Макр. Авл Габиний, инициатор пиратского закона 67 г. стал даже консулом 58 г. и наместником Сирии, однако в 54 г. его обвинили сразу по трем основным статьям римского криминального законодательства, в оскорблении величия, подкупе и вымогательствах. Аналогичная судьба постигла трибуна 66 г. Гая Манилия, обвиненного и отправленного в изгнание за государственную измену и вымогательства. В заключение Саллюстия относительно сходства методов в низких моральных качеств оптиматов и популяров можно сделать одно добавление — республиканская Фемида явно отделяла «партию власти» от оппозиции.В 52 г. беспорядки на выборах и убийство Клодия (как уверял Цицерон, происшедшее чисто случайно) вызвали процесс Милона, достаточно быстро превратившийся в процесс клодианской партии. Ни один из людей Милона наказан не был, а серия процессов о насилии привели к разгрому партии Клодия. Коррупционерами также оказались популяры и близкие к ним лица (Г. Меммий, Плавтий Гипсей и М. Эмилий Скавр). Наказали и трибунов-популяров, начавших процесс против Милона. Как показали процессы Клодия и изгнание из сената Салллюстия Криспа, даже нарушение супружеской верности стало преступлением, которое совершали исключительно противники режима. Наконец, в 52–49 гг. стареющие генералы Суллы и их более молодые единомышленники отказались от этой «либеральной» политики и решили повторить сулланский вариант. Теперь на их пути встал Цезарь.
В конце жизни Цезарь с грустной иронией заметил, что был бы первым республиканцем, если бы в Риме была республика. Латинское слово имело два значения — государство вообще с наличием необходимой системы управления и государство с коллегиальным управлением и соответствующими свободами. Цезарь имел в виду и то и другое, и в этой его фразе, возможно, и кроется смысл отношений Цезаря со «свободной республикой».
С.Л. Утченко упрекает в телеологизме тех ученых, которые полагают, что цели и направленность деятельности Цезаря сложились уже во времена его молодости, когда он размышлял о «несовершенствах» современной ему республики и путях их исправления. Мы не побоимся впасть в еще больший «телеологизм», утверждая, что многое в его политической деятельности было предопределено еще задолго до того, как он смог реально оценивать окружающую обстановку и заниматься не только политической, но и вообще какой-либо деятельностью. Заметим, что упреки в телеологизме вообще достаточно рискованны, когда мы имеем дело с античной ментальностью.