Юлий Цезарь. В походах и битвах

Выше было сказано, что нижняя ширина осадной насыпи (agger), вышиною в 80 футов, имела обыкновенно около 60 футов, а верхняя – около 50, и с этим вполне согласуется ширина в 60 футов насыпной земляной черепахи (testudo), которая при осаде Массилии подвигалась впереди осадной насыпи. Из построения каменной башни, которою при Массилии заменили сожженную деревянную, можно уже заключить, что осадная насыпь имела лишь умеренную ширину.

Сила различных способов прикрытия осадных работ, как то черепах, крытых ходов, щитов и т. п., зависела от действия неприятельских метательных орудий. Стены крытых ходов были обыкновенно устраиваемы из толстых и крепких плетней; но при осаде Массилии это было недостаточно и все прикрытия нужно было устраивать из больших и толстых брусьев и бревен.

Башен (turres) на каждой осадной насыпи устраивалось по крайней мере по одной: так при осаде Массилии на каждой из двух насыпей было по одной башне.

Насыпи требовали много деревянного материала и потому часто были сжигаемы. По этой причине и при осаде Массилии, по сожжении первых насыпей, когда нигде более в окрестностях нельзя было достать деревянного материала, Требоний был принужден построить каменную насыпь или по крайней мере с каменными боковыми стенами, и притом не сплошную или глухую, а с внутренними, большими или меньшими, пустотами, для предохранения от подземных работ неприятеля, и наконец – возводимую не разом во всю вышину, но постепенно или поярусно.

Приступ к осажденному городу с вершины насыпи, подведенной к самой городской стене, случался редко: обыкновенно город сдавался до того, как например Массилия – прежде нежели насыпь была доведена до стены, и именно по причине совершенной безнадежности жителей и крайнего недостатка в продовольствии у них.

Заключение

Из всего изложенного выше можно составить себе общее понятие об образе и искусстве ведения Цезарем междоусобной войны, о личном искусстве его как полководца, о свойствах его войск и противников в ней и о характере самой войны этой и походов ее – во всех означенных выше отношениях.

Рассмотрев, в своих местах выше, каждый из походов Цезаря в междоусобной войне, равно Александрийскую войну и поход против Фарнака – в частности, здесь бросим общий взгляд на них. Руководствуясь преимущественно сочинением генерала Лоссау: Ideale der Kriegführung etc. I 6. II Abth. Caesar.}

Весьма естественна и понятно, что необыкновенные военные успехи, приобретенные Цезарем в Галлии, не могли не возбудить и действительно возбудили зависть его врагов в Риме и что единственный человек, который мог противостать ему как политический противник, именно Помпей должен был прийти в такое положение, в котором, если только он не захотел бы добровольно отказаться от власти, все сводилось к вопросу: быть или не быть? Уступить Помпею для Цезаря, конечно, не было никакой возможности, и потому последний был увлечен неизбежною и непреодолимою судьбою. Если бы даже предположить, что Помпей, вполне осознав взаимные отношения между ним и Цезарем, скорее, нежели последний, был бы в состоянии отказаться от власти, то и в таком случае Цезарю предстояло бы вступить в войну с теми из римских республиканцев, которые видели бы в нем только похитителя власти и врага свободы и, может быть, вскоре избрали бы другого на его место. Цезарь же, напротив, если бы захотел отсрочить исполнение своих замыслов и уступить место своему видимо слабейшему противнику, должен был бы или подвергнуть отрицанию несомненные, касавшиеся его, Цезаря, факты, или предать их забвению. Кажется, что Помпею предстоял еще свободный выбор, Цезарю же, напротив, никакого иного, кроме смерти, если бы он не захотел сражаться за свою жизнь, т. е., по его понятиям, за верховную власть. {Цезарь чувствовал и понимал это, когда, по словам Плутарха, вступив во взятый при Фарсале лагерь Помпея, сказал: «И я, Цезарь, после стольких побед и с честью оконченных войн, если бы распустил свои войска, то был бы приговорен к смерти!»} Помпей в своем выборе рано или поздно не мог бы избежать своего падения, какие ни пережил бы события. Цезарю же, напротив, могло угрожать только одно насильственное прервание судьбою планов целой его жизни. Может быть, он имел предчувствие того, когда незадолго до своей кончины на вопрос: «Какая лучшая смерть?» – тотчас же громким голосом отвечал: «Наименее ожиданная».