Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги

. Ну, хорошо, бросим шутки, давай говорить серьезно! Итак, ты серьезно воображаешь, что можешь от меня отделаться, обозвав меня «злым началом»? Нет, милая, это не так просто. И прежде всего это злая клевета на меня, и притом неискренняя. Ты прекрасно знаешь, что я иногда дразню тебя старыми воспоминаниями именно для того, чтобы тебя расшевелить, вывести из равновесия, потому что в этом мнимом равновесии – гибель твоего ума и светлых мыслей… Не сердись, дай договорить… Мы ведь сейчас беседуем совершенно серьезно. Я требую, я имею право требовать, чтобы ты вспомнила, чем я был для тебя и как благотворно было мое влияние на тебя. Я требую, чтобы ты сообразила, насколько ты поглупела, отказавшись от меня, раз ты с таким остервенением отгоняешь все эти невинные воспоминания о юных проказах, точно в них кроется что-то соблазнительное. Ведь это просто глупо, diva Julia! Какие там соблазны, когда «голубые звезды» давно погасли от невыплаканных слез, когда лицо напоминает не персик, а сморщенное старое яблоко, когда былой задор сменился усталым презрением ко всему мирскому, когда вместо удали молодецкой одна лишь горечь и неизбывная тоска! Кого ты теперь можешь соблазнить и чем ты сама можешь соблазниться?! Ты просто состарилась; вполне естественно, что у тебя развилась психология престарелого и пресыщенного жизнью царя Соломона, «суета суетствiй и всяческая суета»[27]! Только, пожалуйста, не воздвигай на этой основе каких-то псевдорелигиозных надстроек! Никакого «отказа от мира» во имя монашеских идеалов тут нет: жизнь тебя щедро одарила, и ты, наконец, пресытилась; ты слишком много пережила, слишком много перечувствовала и выстрадала и получила отвращение ко всему, познала тлен и суету всего земного. Это – психология старого мудреца, а вовсе не монаха или тем паче монахини; смешно тут пугаться каких-то «соблазнов», точно старые воспоминания могут вызвать какую-то тягу к чему-либо похожему на былое. Или ты боишься, что тебе вдруг захочется надеть открытое платье и поехать на веселый ужин?

. Что за чушь?!

. То-то! Так зачем же притворяться, что ты боишься соблазнов, когда их для тебя нет и быть не может?

. Решительно не понимаю, к чему ты ведешь речь. Ты просто заболтался и мелешь всякий вздор. Сам ты очень поглупел, если не замечаешь, как ты мне надоел. Убирайся вон, наконец, и оставь меня в покое!

. Погоди, вот теперь-то начнется серьезный разговор. Итак, я с юных лет отвлекал тебя от всяких бабьих интересов и тянул тебя к более высоким идеалам. Благодаря мне ты развила в себе свои лучшие мужские качества, и ты научилась быть бесстрашной не только перед лицом смерти, но и перед светскою молвою, перед мнением презренной толпы, ты научилась презирать всякую подлость и малодушие, в чем бы оно ни выражались – в мелкой лжи или в трусости перед опасностью. Ты воспитала в себе железную волю, стоическую выносливость не только перед физическим страданием, но и нравственным…

. И сколько в этом было гордости, Боже мой! сколько сатанинской гордости!..

. Да, тут была гордость, но не сатанинская, а благородная, или ты, может быть, хочешь теперь признать бесами и сатанинскими отродьями таких учителей твоих, как Сенека и Марк Аврелий?

. Я не хочу больше быть стоиком… Я хочу быть только христианкой… «Приидите ко мне и научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем»[28]. Вот мой учитель, мой Бог! Как жаждала Его душа моя! Как мучительно я Его искала! И теперь я нашла Его! Никакого другого мне не надо! Все забыть, кроме Него!

. Да, ты искала Его… Т. е. не ты, а мы искали, diva Julia! Ты мне не даешь договорить, словно боишься вспомнить что-то. А я именно напоминаю тебе, что я тебя отрывал от твоей блестящей и пошлой среды, я увлек тебя на путь духовных исканий, потому что я будил и укреплял твой разум, я натолкнул тебя на поиски научной истины, я раскрыл перед тобою бездну неразрешимых мировых загадок и показал тебе всю неудовлетворенность тех решений, которые даются им разными философскими системами и научными гипотезами. Мы искали, страстно искали, именно мы искали, потому что я не давал тебе задерживаться ни на каком решении. Помнишь, когда мы вместе писали «Запросы мысли»[29]? Ты тогда сильно уже чувствовала в себе раздвоение, но…

. Да, помню… Когда «Запросы» стали печататься и я выкинула из них кое-что слишком ужь автобиографическое, слишком личное, то между прочим вычеркнула целую главу, где эпиграфом были слова Гете:

Zwei Seelen wohnen, ach! In meinem Brust…[30]