Постепенно возвращается деятельность внешних чувств; начинают мелькать зрительные образы, резкие и колеблющиеся, как световые пятна после напряжения зрения в сиянии яркого солнца. И опять всплывает среди полутьмы столь знакомый, дорогой образ – кроткий Лик, венчанный терновым венцом, орошенный слезами и кровью… Капают на землю слезы, пролитые над всею земною скорбью, – капает кровь, пролитая за всю мировую скверну… и так мучительно хочется подползти к этому Образу и принять на себя каплю этой крови, этих слез. Какое блаженство было бы – почувствовать на себе, на своем лице, эту святую каплю… Но я недостойна…
Domine, non sum digna… Отчего же даешь Ты мне взирать на тайну Твоего страдания? Недостойна я даже мысленно поднять к Тебе взоры, а между тем Твой Лик стоит передо мною, и являешь Ты мне Его – помимо моей воли, помимо всякого устремления моей мысли. Везде вижу я Его – во всем пережитом и во всем мною познанном. Вижу Его в бесконечной панораме прошлого, в истории бесплодных мук и усилий человеческого рода, в каждом разбитом порыве, в каждом вопле души, надорвавшейся в своем стремлении к Неведомой истине, – в безумной тоске надломленной гордости и в тихом стоне смирения и покорности… И не только в трагедии каждой отдельной души вижу Его, но еще более того в страдании безымянных масс, уносимых стихийными катастрофами, покрывших грудами трупов поля сражений, где бились они за непонятные им цели… Кровь катится с Твоего Лика, вся кровь, «пролитая от начала мира, от крови Авеля до крови Захарии сына Варахина»[89]
… И вся кровь, ныне льющаяся, и вся имеющая быть пролитой – вся она на Тебе, вместе с бременем непостижимого зла и страдания, прошлого и будущего, – зла совершенного и зла еще не содеянного…Всегда, в течение всей моей жизни, видела я этот Лик, кровью и слезами орошенный. Сперва далек был он мне и словно чуждым казался, но чувствовала я жуткое, властное влечение к Нему. Потом все ближе, ближе… И вот теперь я подошла к Нему вплотную и порою уже не вижу Его, когда исчезают всякие зрительные образы, когда воспринимается Его иным, неописуемым внутренним восприятием, и вливается эта Сила в меня, растворяя в себе мою душу… А потом вновь, как сейчас, опускается завеса, и снова начинается сознательная жизнь с нормальными чувственными восприятиями. И тогда вновь стоит перед мною неотступно окровавленный кроткий Лик, но еще глубже и загадочнее Его скорбный взор, ибо теперь чувствуется какая-то жуткая близость к Нему, какое-то непонятное, страшное единение моей духовной сущности с Ним, меня призывающим, меня восприявшим, ко мне приходящим, – когда угодно Ему, а не мне, ибо воля моя растворилась в Его хотении…
О, не могу я ничего выразить! Зачем пишу я это? Так ли я понимаю Твое веление? Ничего я не знаю, ничего не могу, постигаю только свое ничтожество. А Ты ко мне приходишь и отдаешь Себя, чтобы меня воспринять и расплавить в Тебе, точно в огне… Не могу понять, чего Ты от меня хочешь, ибо несоизмерима Твоя воля с моим ничтожеством. Почему даешь Ты мне глядеть на Твой Лик, проникать в бездну Твоего взора? Не нужна я Тебе, ничего не могу, слишком я убога и бессильна, не могу приять на себя хоть малой доли того, что Ты мне являешь. Отступи от меня, ибо немощна я и безмерно грешна, и не может Твой свет отражаться в оскверненной моей душе… Возьми жизнь мою, кровь мою, душу мою, волю мою! все, все – Твое… Но не мучай меня непосильным призывом… Не достойна я, больна неисцельно….