Юлия, или Новая Элоиза

Я была захвачена своей мыслью, я искала, кому бы открыться, кто поможет мне ее осуществить. И вот угадай, кого я выбрала, кому доверилась? Некоему господину де Вольмару. Ты с ним не знакома? «Как, сестрица? Моему мужу?» Да-с, твоему мужу, сестрица. Тому самому человеку, от которого тебе так трудно скрывать свою тайну, хотя ему лучше ее не знать, и который сумел от тебя скрыть другую тайну, хотя ему было бы весьма приятно ее сообщить тебе. Она и служила предметом наших загадочных уединенных бесед, против коих ты, смешная, ополчалась. Видишь, какой скрытный народ, эти мужья! Не забавно ли, что они обвиняют женщин в скрытности? От твоего супруга я потребовала даже больше, чем сохранения тайны. Я прекрасно видела, что ты обдумываешь такой же самый план; но ведь ты из числа тех людей, кто все вынашивает в себе и изливает свои чувства лишь в порыве откровенности. Желая сделать тебе особливо приятный сюрприз, я попросила господина де Вольмара, чтобы он, когда ты предложишь ему объединить наши семьи, встретил этот план довольно холодно и не спешил выразить согласие. На это он дал такой ответ, который мне очень запомнился, да и ты должна крепко его помнить, — сомневаюсь, чтобы хоть один из мужей, с тех пор как они существуют на свете, мог бы так ответить. Вот что он сказал: «Кузина, я знаю Юлию, хорошо знаю… быть может, лучше знаю, чем она это думает. Сердце у нее столь благородное, что нам не должно противиться ни одному ее желанию, и столь чувствительное, что отказ жестоко ее огорчит. Пять лет, как мы женаты, и я не помню, чтобы я причинил ей за эти годы хоть какое-нибудь, хоть маленькое огорчение, и я надеюсь, что до самой своей смерти ни разу не обижу ее». Подумай хорошенько, сестра, вот какой у тебя муж; а ты все замышляешь нарушить его покой неуместным признанием.

У меня, конечно, меньше деликатности или больше веры в твою кротость; я так естественно уклоняюсь от иных предметов разговора, к которым тебя часто влекло твое сердце, что ты, не имея причин заподозрить меня в охлаждении к тебе, готова была вообразить, будто я стремлюсь второй раз выйти замуж, а тогда, хоть я люблю тебя больше всех, супруг будет мне дороже. Видишь, бедняжка, от меня не укроется ни малейшее движение твоей души. Я угадываю все, что в ней творится; вижу ее насквозь, проникаю в самые глубокие ее тайники. Но именно поэтому я всегда обожала тебя. Я сочла превосходным приемом поддерживать твое неверное, но такое удобное для меня подозрение. И вот я принялась изображать из себя кокетливую вдовушку, да так хорошо это проделывала, что обманула тебя; для этой роли у меня не хватает не столько таланта, сколько желания ее играть. Очень ловко я пускала в ход задорные ужимки, которые неплохо мне удаются, недаром же мне случалось для забавы пронзать сердца молодых фатов. А ты легко поддалась обману и подумала, что я ищу преемника человеку, заменить коего труднее всего на свете. Но я слишком откровенна, не могу долго притворяться, и поэтому ты вскоре успокаивалась. Хочу, однако, успокоить тебя еще больше, объяснив тебе мои истинные чувства в этом отношении.

В девушках я сто раз говорила: я не гожусь в жены. Если б это зависело от меня, я бы никогда не выходила замуж; но наш пол может приобрести свободу только ценою рабства, — сначала будешь служанкой, а когда-нибудь станешь хозяйкой. Отец не стеснял меня, но жилось мне дома нелегко. Желая вырваться на свободу, я вышла за господина д'Орба. Он был такой благородный человек и так нежно любил меня, что я и сама искренне его полюбила. По своему опыту я составила себе о браке более высокое понятие, нежели мои прежние представления о нем, — рассеялось то впечатление, которое создали у меня россказни нашей Шайо. Господин д'Орб сделал меня счастливой, и в этом ему не пришлось раскаяться. С другим мужем я, конечно, всегда была бы верна долгу, но жестоко огорчала бы его. Право, мне нужен был очень хороший муж, чтобы ради него я стала хорошей женой. Можешь себе представить, я готова была жалеть, что он такой хороший муж. Дитя мое, мы слишком глубоко любили друг друга, в нас совсем не было веселости. Будь наше чувство более легким, мы были бы шаловливы, и, кажется, я предпочла бы жить менее счастливо, но чаще смеяться.

А тут еще прибавилась тревога, которую вызывало у меня твое положение. Нет нужды вспоминать, каким опасностям подвергала тебя безрассудная страсть; я видела их и трепетала. Если бы гибель грозила только жизни твоей, быть может, веселость не совсем еще покинула бы меня; но тут печаль и ужас проникли в мою душу, и до тех пор, пока ты не вышла замуж, я не знала ни минуты покоя. Ты ведала, что меня томит скорбь, ты чувствовала ее, доброе твое сердце не осталось к ней равнодушно; и я не перестану благословлять спасительные свои слезы, ибо они, быть может, и оказались причиной твоего возвращения на благой путь.