Юми и укротитель кошмаров

И я тебя люблю, – подумала она в ответ. – Пожалуйста, не забывай обо мне.

И вот последняя йоки-хидзё, которой с детства внушали, что она должна отдать свою жизнь на благо других, сделала именно это. Обратилась в ничто.

Противостояние

Эпилог

Зачем мы рассказываем истории?

Это искусство – общее для всех людей. В каких бы странах я ни бывал, каких бы людей ни встречал, абсолютно все, в любой ситуации… рассказывают истории. Люди, на много лет оставшиеся в одиночестве, повествуют сами себе. Древние оставляли истории в виде наскальных рисунков. Женщины нашептывают их своим детям.

Истории раскрывают нас. Хотите услышать объяснение, чем человек отличается от животного? Я могу объяснить – хоть одним словом, хоть сотней тысяч. Истории бывают грустными, радостными, поучительными. Фривольными – эти, что парадоксально, несут глубокий смысл.

Истории необходимы нам.

Мне жаль, что у этой истории такой конец. Но если подумать, то можно понять: она не могла завершиться иначе. Каждая история подразумевает определенную концовку. Так уж они устроены.

Хотелось бы мне объяснить это Художнику, который продолжал стоять на коленях на стылой мостовой, глядя, как его мир переворачивается с ног на голову.

Ведь он этого даже не понимал.

Он думал, что история еще не завершена.

Художник встал, поднял кисть онемелыми после долгой битвы пальцами. Взял тушечницу у Аканэ, которая, съежившись от холода, глядела на небо, открывающееся по мере отступления тьмы. Он прошел мимо полицейских, мимо раненых художников, мимо людей, удивленными возгласами сопровождавших внезапное появление света. Приблизился к пустой стене – той, что выделили для него. На которой он так и не создал свой шедевр.

Пока горожане впадали в панику – ведь они впервые видели солнце, – Художник начал рисовать.

Никакого уважения к окружающим. Нам всем давно пора домой. Сказочке конец, как говорится.

А он все рисовал и рисовал.

Безусловно, картина – тоже история. Не просто застывший фрагмент, как вам может показаться, но полноценный рассказ. Любая картина приходит в движение и оживает, если знать, как на нее смотреть.

Итак, он нарисовал портрет красивой девушки, сидящей на суку дерева. Дерево летело по воздуху, и цветы распускались за спиной у девушки, словно крошечные фейерверки.

– Я тебя знаю, – прошептал он.

Локоны, ниспадающие на спину. Линия подбородка, дерзкая уверенность во взгляде. Улыбка. Та самая улыбка.

– Я тебя знаю.

У Художника не было за плечами двухтысячелетнего опыта. Но тот опыт, что был, в некотором смысле оказался важнее. Чтобы творить, нужно желание. Страсть. А среди всех городских художников никто не превосходил его в этом.

Город бурлил, люди паниковали, а Художник спокойно работал. Пелена исчезала большими кусками, оставляя после себя темные облачка дыма. Художник как будто рисовал этим дымом, использовал духовную тушь.

Платье девушки, цвет неба в тот день, который удалось передать градиентом серого. Участок стены остался неокрашенным, символизируя ослепительное солнце, контрастируя с окружающими штрихами.

Художник наконец нашел повод для создания шедевра.

Он всегда мечтал о благодарной аудитории, и в тот день у него был единственный зритель. Самый важный.

Он почувствовал прикосновение к руке. Невидимое, но теплое. Тепло разлилось по его телу, пока он рисовал цветы. От Пелены осталось два клочка, и дым лип к нему, но никто этого не замечал. Все были слишком увлечены явлением, которое большинству казалось концом света.

Еще одно прикосновение. К другому плечу. Последний штрих – точки, обозначающие ее зрачки. Только тогда Художник обернулся и увидел, что за спиной кружится небольшой дымный смерч. Внутри его находилось белое, как глаз кошмара, бесконечное отверстие, откуда к Художнику тянулась смутно различимая фигура.

Художник выронил кисть и потянулся навстречу.

И схватил ее за руку.

Нет… – донесся мысленный голос. – Так не должно быть…

– Юми, – произнес он, глотая слезы и не выпуская ее руку, – нам решать, как должно быть. Раз кошмары могут стать реальностью, то почему не могут наши мечты? Ты обладаешь силой духов. Всю жизнь – несколько десятков жизней – ты пользовалась ею, чтобы служить другим. Воспользуйся же хоть раз для себя.

Но…

– Юми, это наш мир. Наши правила.

Я не…

– Наш мир. Наши правила.

Наш… мир.

– Ты должна жить.

Наши правила.

– Ты заслужила счастье.

Я… заслужила право выбора. Я заслужила любовь.

Вторая рука высунулась из дыма и ухватилась за Художника. Они держались друг за друга, пока город дрожал, дым рассеивался, а мир менялся. Они держались друг за друга, пока свет с небес не озарил ее лицо.

Последние облачка тьмы развеялись.

И когда все закончилось, когда люди наконец вспомнили о Художнике, они обнаружили его прислонившимся к стене, на которой красовался невиданный доселе шедевр. А в объятиях у него была почти никому не знакомая девушка.

Настоящая, как и все вокруг. Потому что так ей захотелось.

Второй эпилог