Юми и укротитель кошмаров

– По-прежнему волнуюсь, что она объявит нас непригодными, – прошептала Юми, когда служанки унесли столик, – и отправит к своему начальству на особую проверку. Обычно этому подвергают старых и больных йоки-хидзё.

– А что будет с ней самой? – спросил Художник.

– Придется стоять в очереди вместе с другими безработными опекунами, пока для нее не найдется новая йоки-хидзё.

– Ага, чтобы воспитывать ее с раннего детства. Юми, ей непросто решиться на такой шаг. Готов поспорить, что у нас есть еще не один месяц, а то и год, прежде чем Лиюнь сдастся. Ей ни к чему рушить собственную жизнь.

– Ни к чему, – согласилась Юми, – но пойми: Лиюнь сделает так, как до́лжно. Она строга не только ко мне, но и к себе.

Художнику хотелось поспорить, но… Юми, скорее всего, была права. Лиюнь из тех, кто пьет собственный яд. Хотя бы для того, чтобы повысить иммунитет.

– Прости, что доставил сегодня проблемы, – сказал он. – Наверное, стоило посвятить тебя в мои планы. Но я подумал, раз тебе ничто не мешает наводить шороху в моем мире, то и я вправе поступать так же.

– Возможно. – Юми постучала по камню, намекая, что Художнику нужно продолжать упражнение. – Но есть разница. Художник, у тебя мое тело. Твои поступки считают моими поступками. В твоем мире все иначе.

Он задумался и понял, что действительно уникальным образом влияет на судьбу Юми. Но еще сильнее уверовал в то, что поступил правильно. Хотя бы ради собственного психического здоровья.

Впрочем, в качестве извинения он решил усердно выполнять указания Юми. Ему удалось составить башню из двенадцати камней, и не простой столбик, а довольно вычурную, с изюминкой. До сложных конструкций, удававшихся Юми, было далеко, но Художник все равно гордился собой.

К тому времени Лиюнь куда-то ушла, и в кибитку его сопроводили служанки. В теле ощущалась приятная ломота, как после успешного выполнения трудной задачи. Например, преодоления долгого пути. Или придумывания остроумной шутки.

Художник вспомнил, что именно такие ощущения описывал Тодзин после тренировок. Жаль, что его здесь нет. Тодзину бы понравилось поднимать камни; не нужно долго слушать его разговоры про подходы и мускулы, чтобы понять, какой он фанатик.

В кибитке Художник кивком попрощался со служанками. Чхэюн подала ему выглаженную ночную рубашку.

– Вы изволите одеться самостоятельно?

– Да, – ответил он.

– Избранница, оставьте одежду снаружи, мы ее выстираем и выгладим. – Чхэюн поклонилась и вышла.

А вот Хванчжи мешкала. Художник задержался в проходе. Он почти не разговаривал со служанками и, к своему стыду, толком их не различал – только по внешности, не по характеру. Хванчжи была ниже ростом и чуть полнее.

Юми с любопытством выглянула из-за его плеча.

– Хванчжи? – спросил Художник. – Тебе что-то нужно?

Тут девушка церемонно поклонилась до земли, подложив под колени сандалии, а под руку – платок. Как вы уже могли заметить, здешние жители прибегали ко всевозможным ухищрениям, чтобы не обжечься.

– Достопочтенная Избранница, – начала она, – если Лиюнь станет спрашивать или намекать, вы же объясните ей, что перемены в вашем поведении – не моя вина?

– Разумеется, – ответил Художник. – Хванчжи, с чего бы ей так думать?

– О! – воскликнула Хванчжи. – Избранница, прежде чем поступить на службу к вам, я служила у йоки-хидзё Дуким. Она открыто выступала за реформы.

Художник покосился на Юми, но та помотала головой и развела руками.

– Какие реформы? – спросил Художник.

Хванчжи резко подняла голову.

– Я думала, вы слышали… То, как вы себя ведете… – Она вытаращила глаза и вскочила на ноги, словно хотела броситься в бегство.

Художник схватил ее за руку. При этом потерял равновесие и едва не свалился на раскаленные камни.

– Хванчжи, в последнее время я мало что понимаю. Пожалуйста, мне нужно знать. Обещаю, что ничего не расскажу Лиюнь.

Служанка нерешительно оглянулась. Художник выпустил ее руку, показывая, что не будет мешать, если Хванчжи захочет уйти. Но та осталась.

– Я думала, вы наверняка слышали… – произнесла она тихо. – Некоторые йоки-хидзё…

– Сами едят и сами одеваются? – предположил Художник.

– Сами решают, что им делать, – кивнула Хванчжи. – Живут как заблагорассудится, пока не пожелают выйти в отставку. Это правда.

– Нет! – Юми шагнула на землю без сандалий, но даже не заметила этого, ведь жар ее не беспокоил. (В этом очевидное преимущество духов.) – Нет, это… это…

– Неправда? – произнес Художник.

– Достопочтенная Избранница, – в панике затараторила Хванчжи, – что вы, я никогда бы не стала вас обманывать. Это правда. Раскольничество – общеизвестный факт. Все о нем знают. Видимо… кроме вас.

– Лиюнь столько лет обучала меня, – сказал Художник, – но ни словом не обмолвилась о раскольничестве.

– Она и другие консервативные опекуны держат это в тайне от своих Избранниц, – объяснила Хванчжи. – Для Лиюнь крайне важно охранять традиции. Ее единомышленники прикладывают к этому все силы. Нельзя забывать о прошлом.

– Сколько, – хрипло проговорила Юми. – Сколько этих раскольниц?

Художник спросил.