Юмористические рассказы

По истечении часа фотограф открыл внутреннюю дверь.

— Войдите, — сурово сказал он. Я вошел ателье.

— Сядьте, — сказал фотограф.

Я сел. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь плотную хлопчатобумажную простыню, прикрывавшую матовое стекло крыши, падал на меня сверху.

Фотограф выкатил свой аппарат на середину комнаты, встал сзади и прильнул к нему лицом.

Пробыв в таком положении не больше секунды — ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы бросить на меня беглый взгляд, — он отошел от аппарата, взял палку с крючком на конце, отдернул простыню на потолке и распахнул оконные рамы; должно быть, этот человек безумно стосковался по свежему воздуху и свету.

Затем он снова подошел к аппарату и накинул на себя небольшое черное покрывало. На этот раз он стоял совершенно неподвижно. Я догадался, что он молится, и сидел не шевелясь.

Когда наконец фотограф подошел ко мне, вид у него был весьма мрачный. Он покачал головой.

— Лицо никуда не годится, — сказал он.

— Знаю, — спокойно ответил я, — я всю жизнь знал это. Он вздохнул.

— Полагаю, что оно получится лучше, — сказал он, — если снять его в три четверти.

— Ну конечно! — вскричал я с восторгом, обрадованный гуманностью фотографа. — Ваше тоже получилось бы лучше в три четверти… Сколько есть лиц, которые кажутся нам грубыми, ограниченными, тупыми, — продолжал я, — но стоит повернуть их в три четверти, и выражение становится широким, открытым, почти беспредельно…

Но фотограф уже не слушал меня. Он подошел ко мне вплотную и, схватив мою голову обеими руками, начал поворачивать ее вправо. Я подумал, что он хочет поцеловать меня, и закрыл глаза.

Но я ошибся.

Он повернул мою голову до отказа и теперь стоял, глядя на меня в упор.

Потом снова вздохнул.

— Не нравится мне ваша голова, — сказал он.

После этого он подошел к аппарату и опять взглянул на меня.

Приоткройте рот, — сказал он.

Я раздвинул губы.

Теперь закройте, — торопливо добавил он.

И снова стал смотреть на меня.

Уши не на месте, — сказал он. — Опустите их немного. Благодарю вас. Теперь глаза. Закатите их дальше под веки. Будьте любезны положить руки на колени и чуть— чуть поднять лицо кверху. Вот — вот, так уже лучше. А теперь расправьте плечи — так! И согните шею — так! Подожмите живот — так! Выгните бедро по направлению к локтю — вот так! Лицо ваше мне все еще не очень нравится, оно великовато, но…

Я перевернулся на своем табурете.

— Хватит! — воскликнул я с волнением, но, как мне кажется, и с достоинством. — Это лицо принадлежит мне. Оно не ваше, оно мое. Я прожил с ним сорок лет и знаю его недостатки, Я знаю, что его не назовешь классическим. Знаю, что оно не очень красит меня. Но все— таки это мое лицо, единственное, которое у меня есть…

Я почувствовал, что голос мой дрогнул, но все же продолжал:

И каково бы оно ни было, это лицо, я привык к нему и полюбил его. Этот рот — мой, а не ваш. Эти уши — мои, и если ваши пластинки чересчур узки для них…

Тут я замолчал и хотел было встать со стула.

Фотограф дернул за шнурок. Что — то щелкнуло. Я видел, как аппарат еще вибрирует от сотрясения.

— Кажется, мне удалось схватить черты лица как раз в момент оживления, — сказал фотограф, растягивая губы в довольной усмешке.

— Ах, вот как! — сказал я, пытаясь съязвить. — Черты лица? Вы, должно быть, не думали, что я могу вдохнуть в них жизнь, а? Ну, ладно, дайте мне взглянуть на снимок.

— О, пока еще не на что смотреть, — ответил он. — Сначала надо проявить негатив. Приходите в субботу, и я покажу вам пробную карточку.

Я пришел в субботу.

Фотограф пригласил меня в ателье. Мне показалось, что на этот раз он был еще спокойнее и серьезнее, чем в день нашего знакомства. Мне даже показалось, что в его манере себя держать появилось нечто горделивое.

Он развернул передо мной большую пробную фотографию, и в течение нескольких минут мы оба молча смотрели на нее.

— Это я? — спросил я наконец.

— Да, — спокойно ответил он, — это вы!

И мы снова стали рассматривать фотографию.

Глаза… — нерешительно сказал я. — Глаза не очень похожи на мои.

Конечно, нет, — ответил он. — Я подретушировал их. Они получились великолепно, не правда ли?

— Прекрасно, — согласился я, — но брови… Разве у меня такие брови?

— Нет, — сказал фотограф, бросив беглый взгляд на мое лицо. — Ваши брови я убрал. У нас теперь есть такой препарат, знаете, дельфид, с помощью которого мы делаем новые брови. А вот здесь, вы можете проследить, где именно, я уничтожил волосы у вас на лбу. Мне не нравится, когда волосы на черепе растут слишком низко.

— Ах так, вам это не нравится? — повторил я.

— Нет, — сказал он, — они там не нужны. Я люблю начисто убирать волосы с гладких поверхностей и делать новую линию лба.

— А как насчет рта? — спросил я с горечью, которая, к сожалению, ускользнула от фотографа. — По — вашему, это мой рот?

— Рот немного подправлен, — ответил он. — У вас он расположен слишком низко. Я не мог его использовать.

— А вот уши, — сказал я, — уши, как это ни странно, очень похожи на мои. Да, они точь — в — точь как у меня.