Юнг и Паули

Кеплеровское понимание природы было количественным, Фладда — качественным; подход Кеплера был экстравертным, Фладда — интровертным; Кеплер считал части, Фладд составлял представление о целом; один был рационален, второй — иррационален. Фладд был убеждён в том, что новая наука Кеплера угрожает целостному восприятию. И хотя он не мог представить всех последствий «скромной работы» Кеплера, его опасения были оправданы. Паули, спустя три века наблюдавший результат, сделал вывод, что рациональная перспектива науки в двадцатом веке зашла слишком далеко и потеряла целостное восприятие реальности. Он утверждал, что наука должна признавать обе перспективы, и верил, что зародыш возможности такого подхода — в современной физике и психологии. И в той, и в другой области присутствовал иррациональный аспект, который нужно было учитывать. Изучая атом, наука столкнулась с необходимостью «отказаться от гордого утверждения о возможности понять, в принципе, целый мир»[163]. Учёные встретились с метафизической реальностью, описать которую можно только в абстрактных математических символах. Науке пришлось признать, что материю в самом корне нельзя понять рационально в той же мере, в какой она ощущается чувствами. Так Юнг пришёл к пониманию того, что корни сознания кроются в коллективном бессознательном, реальности, которая находится за гранью рационального понимания.

Паули чувствовал острую необходимость определить, произрастают ли психе и материя из общей нейтральной почвы. Он писал: «Было бы более чем удовлетворительно, если бы физис[164] и психе можно было рассматривать как дополняющие друг друга аспекты одной реальности»[165]. Он представлял себе возрождение обновлённого под современность алхимического подхода. В этом смысле Паули был современным алхимиком. Он писал Фирцу (19 января 1953 года): «Что касается меня, я не только Кеплер, но и Фладд»[166].

Излияние

24 апреля 1948 года состоялось официальное открытие института К.Г. Юнга. Паули, как один из учредителей, разумеется, присутствовал на церемонии. Юнг упомянул Паули во вступительном слове: «Вольфганг Паули занялся новой «психофизической» проблемой на гораздо более широкой основе, изучая её с точки зрения формирования научных теорий и их архетипических фундаментов»[167]. Сделав краткий обзор исследования четверицы в её связи с микрофизикой и психологией, Юнг озвучил свой интерес к идеям Паули. «Прошу прощения», — объявил он, — «если я слишком подробно остановился на связи нашей психологии и физики. Я не считаю это излишним в свете неоценимой важности этого вопроса»[168]. Паули был приятен энтузиазм Юнга относительно связи психологии с физикой, хотя позже он с разочарованием обнаружил, что институтский совет не столь горячо поддерживает эту идею.

Через два месяца после церемонии Паули написал Юнгу (16 июня 1948) о «забавном эффекте Паули», из-за которого на собрании опрокинулась полная цветов восточная ваза. Несомненно, это была неудачная синхрония, сопроводившая что-то сказанное или сделанное Паули. Расколотая ваза оказалась для Паули источником вдохновения; он писал Юнгу, что ему в голову немедленно пришла идея: «я должен вылить [мою] внутреннюю воду, чтобы позволить выразиться символическому языку, которому научился у вас»[169]. Паули начал составлять информативное эссе, предполагая, что, подобно резонансу психологии и символизма алхимии, у физики также есть своё символическое содержание и, говоря нейтральным языком, между ними можно найти связь. Паули надеялся, что он и К.А. Мейер смогут провести вечер с Юнгом, обсуждая эту тему с обеих сторон: психологии и физики. Ниже представлены некоторые основные моменты его эссе[170].

Современные примеры «фоновой физики»

Эссе Паули выросло из снов и фантазий последних двенадцати-тринадцати лет, в которых постоянно участвовали символы, относящиеся к новой физике. Образы из снов указывали на волны, спектральные дублеты, атом, атомное ядро, энергетические состояния электрона и магнитное поле. Когда физические символы появились впервые, Паули сразу почувствовал их связь с психологией. Однако именно изучение работ Кеплера в годы войны помогло ему осознать, что образы, мотивировавшие Кеплера, как-то связаны с этими физическими символами. Образы Кеплера поднимались из некоего хранилища архетипов; Паули также чувствовал, что символы из его снов имеют двойное значение. Целью эссе было исследовать второе значение символов путём раскрытия их архетипической основы. Паули хотел показать, что психология и физика дополняют друг друга, что психе и материя символически связаны на архетипическом уровне.