Юнг и Паули

Юнг связывал христианство с астрологической эрой Рыб, считая, что рождение Христа синхронистично совпало с началом этого периода. Рыба ассоциируется с Христом, назвавшим своих апостолов «ловцами человеков»[204]. По мнению Юнга, астрологические совпадения, которые оказываются точными, как и цитаты из И Цзин, могут быть приписаны синхронистичности. Соответственно, и астрологические совпадения в христианстве он рассматривал как синхронистичность: например, сопадение христианской эры с астрологической эрой Рыб. С наступлением новой эры Водолея Юнг надеялся увидеть движение, при котором противоположности выйдут на свет и путь к спасению будет включать в себя открытие внутренней самости:

Теперь у нас есть новый символ [самости] вместо рыбы: психологический концепт целостности. В той же большой или малой степени, что рыба олицетворяет Христа, самость олицетворяет Бога. Это нечто соответствующее внутреннему опыту, ассимиляция Христа психической матрицей, новое осознание Бога-Сына, не в териоморфной форме, но выраженного «философским» символом. По сравнению с немой и не имеющей разума рыбой это серьёзный шаг в развитии сознания[205].

Комментарии Паули к «Эону»

Любой предмет особого интереса Паули всегда вызывал реакцию его бессознательного, на которую он затем переключал внимание. Как будто сознание и бессознательное встречались для обсуждения двух точек зрения, чтобы в итоге прийти к окончательному решению. Такое действие на него оказал и «Эон». В начале письма к Юнгу (27 февраля 1952 года):

У нас с вами давно не было продолжительных разговоров, за это время у меня накопилось много материала, который я хотел бы донести до вас. Сейчас, в конце семестра, я закончил читать лекции и могу, наконец, приступить к осуществлению заветного плана. Он касается различных соображений и амплификаций, которые вызвал у меня ваш «Эон». Помимо [темы] астрологии, о которой у нас разные мнения, остаётся ещё многое меня интересующее. … Возможно, вам будет любопытно увидеть точку зрения на эти проблемы, отличающуюся от привычной[206].

«Другая точка зрения» концентрировалась на происхождении древней религиозной доктрины о том, что зло есть отсутствие добра, известной как privatio boni. Хотя Паули был вдохновлён идеей Юнга о психологическом развитии самости, особенно её трансформативным, динамическим аспектом, его раздражало игнорирование Юнгом нехристианского происхождения privatio boni.

Взгляд Паули на религию был менее доктринёрским, чем у Юнга. Паули писал Юнгу: «Как вы отлично знаете, в том, что касается религии и философии, я исхожу из Лао Цзы и Артура Шопенгауэра». У Шопенгауэра, философа XIX века, Паули почерпнул идею дополнительных противоположностей и акаузальности, понятий, применимых как в области современной физики, так и в аналитической психологии, подобно «персональному духовному мышлению в общем» Юнга, которое, как утверждал Паули, было «всегда доступно»[207]. Он прибавлял, что христианское понятие о любящем всех Боге ему недоступно, как на уровне чувств, так и на уровне разума. Изучая Кеплера, он узнал, что privatio boni берёт начало откуда угодно, только не из христианства, и считал важным обратиться к этому факту, поскольку источник этой доктрины повлиял на наше общее, внехристианское мировоззрение.

То, как серьёзно он воспринимал это, подчёркивает выдержка из письма Фирцу (10 ноября 1953). Он пишет об «Эоне» Юнга: «Нет ничего об идее privatio, которая для меня важна и интересна. …. Здесь создаётся впечатление, что privatio boni — раннехристианское изобретение (абсурд, но в связи с этим никак не упомянут Плотин!), тогда как верно обратное: понятие privatio очень древнее, и доктрина privatio boni берёт начало в раннем платонизме. Но чудесным образом, начав с другой отправной точки, я пришёл к тому же заключению, что и Юнг: privatio нужно отвергнуть»[208].