Юнга (СИ)

— Постойте, любезнейший Николай Константинович. Выслушайте меня до конца. А после уже принимайте решение. Напомню вам лишь о приказе самого Вадима Степановича! Итак, я предлагаю выделить мне необходимый для «Бурана» мотор сроком на одни сутки. Вы даете «техничку», мы летим на точку, перекидываем движок и немедленно стартуем прямиком к вам. Мои люди с небольшой помощью ваших специалистов справятся с этой работой за пару часов. Плюс перелеты — за ночь управиться должны. Никто ничего и не поймет. А маршевый с корвета вы можете снять под предлогом ремонтных работ.

— А если вы, пардон, не вернетесь?

— А если вас за саботаж от должности отрешат?

— Я вас умоляю! — всплеснул руками оскорбленный в лучших чувствах интендант. — Вы, верно, думаете, что мое кресло медом намазано? Так нет же, дражайший Владимир Васильевич! Хлопот много, начальства еще больше, и как дело не поверни — всегда мы виноваты! Да-с!

— Ах, как я вам сочувствую…

— Издеваетесь? Ладно, черт с вами, Зимин. Определенная логика в вашем предложении есть. Движок свой ресурс почти выработал, все одно под замену пойдет… Эх, где наша не пропадала! Возьму грех на душу. Только одно условие!

— Хоть звезду с неба!

— Обойдемся без ночных светил, — прикусил нижнюю губу полковник. — Значит так, как только установите двигатель, сразу же отправляйтесь в Порт-Артур.

— Екскьюзе муа, но пуркуа и але[73]?

— Видите ли, дорогой мой Владимир Васильевич. Здесь, в Пхеньяне, вблизи неприятеля, ремонт затянется надолго. Опять же, поставки сюда доходят в последнюю очередь, а там — главная база Третьего Флота и верфи.

— Благодарю… Но все же я не хотел бы оказаться так далеко от поля боя…

— Ну, не упрямьтесь, Владимир Васильевич. Соглашайтесь. Вам же будет лучше. Самое большее — два часа, и вы вдали от войны, на Ляодуне. Там сразу же снимете мотор, и мы в расчете.

— Когда мы сможем вылететь?

— Сегодня же ночью. Обстоятельства и приказ адмирала Макарова не терпят отлагательств! — решительно заявил интендант и, черкнув несколько слов на наряде, протянул его просителю. — Вот, держите. Отправляйтесь и ни о чем не беспокойтесь.

— Но как же я верну вам двигатель?

— Боже, какие пустяки! Мотор по документам отправится по железной дороге в Дальний, и вся недолга…

— Покорно благодарю!

— Что вы, что вы, — тесня посетителя к выходу, проворковал Арцеулов, — сейчас ведь война, а мы, как ни крути, одно дело делаем!

Покинув кабинет совершенно преобразившегося начальника отдела, Зимин с недоумением посмотрел на своего воспитанника, все так же продолжавшего скромно сидеть в уголке.

— Черт возьми, но как?

— Как вам сказать, — скромно улыбнулся молодой человек. — Я просто немного сгустил ему краски и накинул картинку из недалекого будущего, от которой он пришел в столь изумленное состояние, что сразу возжелал от вас избавиться как можно скорее и надежнее.

— А ты опасный человек, Колычев… — Зимин и сам не заметил, что обратился к сыну друга, как некогда к самому Андрею Николаевичу. — Но на будущее запомни, это воздействие хоть и недоказуемо, но строжайше запрещено! Репутация в нашем деле стоит многого.

— Победителей не судят, кэп! — беспечно улыбнулся в ответ юноша.

Надо сказать, что столь зримое благоволение Вадима Степановича Макарова к юному наследнику рода Колычевых родилось не на пустом месте. А началось все с той самой торпеды.

Когда Муранов вернулся с трофеем, он, будучи человеком опытным, постарался получить всю возможную пользу из всей этой истории, включая призовые деньги и славу. Иными словами, он не просто передал «летающую мину»[74] командованию, но и постарался, чтобы об этом узнали в прессе.

В общем, шумиха поднялась нешуточная, и командующий был вынужден объявить о выплате «герою» крупной суммы и даже представил рейдера к правительственной награде. Но в этот момент, как снег на голову, свалился Зимин, у которого оказались при себе документация и пленный специалист. И тут было, о чем подумать, тем более, что приватиры — публика весьма специфическая, со своими понятиями о честности, и поссориться ни с одним из них не входило в его планы.

— Что вы обо всем этом думаете, Аркадий Степанович? — поинтересовался адмирал у стоящего перед ним навытяжку начальника разведки и контрразведки флота Грозовского.

— Я полагаю, ваше высокопревосходительство, Муранов действовал абсолютно правильно и его действия заслуживают награды.

— Украсть чужой трофей вы полагаете правильным? — иронично приподнял бровь командующий.

— В тот момент он не знал и не мог знать, жив ли Зимин. Это первое. Скорейшее получение образцов новейшего японского вооружения было в наших интересах. Это второе. Ну и, если позволите, в-третьих, это вполне в духе приватиров.

— Ну, хорошо, а что вы предлагаете делать с Зиминым. У него ведь тоже кое-что есть?

— Пустяки, — отмахнулся «особист». Документы, конечно, интересны, но не более.

— А пленный?

— А что пленный? Подданный Великобритании. Объяви мы о захвате, Форин-офис поднимет вой, в результате которого выяснится, что он вообще в тех местах гербарии собирал, а мы его ни за что схватили.

— Но его знания…