Юнги с Урала

— И у нас под таким названием есть река, — загалдели прикамцы. Обрадовались, словно добрую знакомую встретили. Любовались ее водной гладью, тихим, спокойным течением.

— Она не всегда такая, — продолжал свой неторопливый рассказ старшина. —• По весне, как и другие, разливается, доставляет местным жителям немало хлопот. Бывает, люди в период половодья первые этажи домов вынуждены покидать, переселяются во вторые. Мужчины на работу, бабы в магазины, дети в школу добираются на лодках.

— Настоящая Венеция! — воскликнул кто-то.

— Погода здесь не очень устойчивая. Надо научиться ее предугадывать. — Старшина постоял, помолчал, а потом спросил: —Вот сейчас она вам ни о чем не говорит?

Мы стали внимательно рассматривать воду, зелень вокруг домов, смотреть на небо, но сказать что-нибудь вразумительное никто не мог.

— Вот, например, этот запах? — подсказал Воронов.

— Гарью, вроде, потянуло, — заметил я. — Только откуда — не пойму. Пожара, похоже, нигде нет.

— Едкая гарь идет от судостроительных мастерских. Раньше мы ее не ощущали, а теперь появился ветерок, вот ее в нашу сторону и потянуло. А ветер с той стороны — жди дождя.

Мы направились в сторону Экипажа. Не прошли и двухсот метров, как заморосил мелкий дождик.

В Экипаже нас встретила веселая ватага юнг, только что побывавших на медицинской комиссии. У тех, кто ее прошел успешно, настроение приподнятое. Их рассказам не было конца.

— А нас, не то что вас, на приборах проверяли, — хором сообщили Женя Ларинин и Гена Коновалов.

— В кресле-вертушке крутили... Сойдешь с него — и

пошатывает. Даже в сторону некоторых бросало, — начал было рассказывать Володя Дьяков, но его перебили.

— Ерунда, меня тоже к стенке швырнуло, чуть лбом в нее не угодил, а все равно приняли. Врачиха сказала: наверное, укачивать на море будет. Но это не беда. Говорят, адмиралов Нельсона и Ушакова тоже укачивало. — спешил поведать свои новости землякам Гена Мерзляков.

— Главное было на силомере не сплоховать, — утверждал Ваня Неклюдов. — Для службы на кораблях нужна сила.

Вечером юнги дружно взялись за написание писем.

— Один Верзила дурью мается, — наклонившись к моему уху, прошептал Сережка и показал глазами з сторону парня, который прибился к будущим юнгам на одной из станций.

Кем-то случайно брошенная кличка прочно закрепилась за ним. Иначе его теперь никто и не звал. Верзила, заложив руки за спину, ходил от одной стенки к другой.

— Что ему, писать некому, что ли? — снова зашептал Серелска. — Надоел.

— А кому он будет писать? Он же с оккупированной территории. Может, у него родители под немцем. А то, чего доброго, их уже и в живых нет... Тут поневоле задумаешься, — попробовал я защитить Верзилу, но Сережка не унимался:

— Все равно, он какой-то странный, несознательный что ли. Мандатная комиссия его определила учиться на боцмана, а он не хочет. Просится в радисты, а у самого образования мало. Да разве сейчас такое время, чтобы выбирать? Я бы тоже радистом хотел стать, а сказали «требуются мотористы» —и я иду. Что бы было, если бы, например, все захотели стать радистами? Я так думаю, что приказ любого хотения главнее...

— Да согласен я с тобой, согласен. Замолчи ты наконец. Вон баталер зашел, руку поднял, что-то сказать хочет...

— Товарищи юнги! — донеслось со стороны дверей, возле которых стоял Верзила. — Еще раз хочу напомнить тем из вас, кто по рассеянности или из-за спешки забыл подписать свертки с личными вещами или не успел что-либо необходимое взять с собой, прошу это сделать сегодня. Вещи находятся в комнате перед баталеркой. Быть с вами там не могу, меня вызывает начальство, так что прошу проявить совесть и «случайно» чужого не прихватить. Поняли?

Баталер подарил юнгам обворожительную улыбку и направился к выходу. Туда же пошел и Верзила.

— Поняли! Поняли! — кричали юнги. — Уже много раз поняли!

— А я вот ничего не понял, — сказал Филин. — И чего они все о вещах да о вещах? Барахло там, а не вещи. А они уже который раз объявления делают.

— Ладно, хватит базарить, — одернул я дружка, — а то письма написать не успеем.

Сережка обиженно отвернулся и стал из исписанного листка мастерить фронтовой треугольничек. Я же заканчивал лишь первое письмо, адресованное матери. Написал. как попал в Школу юнг. Откровенно рассказал о чувстве страха во время бомбежки. Постарался обрадовать тем, что вокруг меня здесь много хороших друзей, командиров. Заверил, что беспокоиться обо мне не надо, ведь я только по годам мальчишка, а на деле уже военный моряк. О своем побеге на фронт смелости рассказать не хватило.

Сделав треугольничек и написав на нем адрес, взялся за другие письма. Ольге Александровне и Любе (девушке из нашего Очерского детдома) сообщил только о том. как доехали. Про то, как было боязно при налете немецкого бомбардировщика, поведать постеснялся. Не написал и о том, что прошло лишь несколько дней службы на флоте, а я уже так много узнал нового, полезного,

о чем раньше и не подозревал. Еще подумают, что хвастаюсь.