Юнги с Урала

К перрону подкатила видавшая виды легковая машина. Из нее вышло какое-то морское начальство. Все забегали, засуетились. Началось построение. Я не знал, что мне делать. Попробовал встать в строй — попросили не мешаться. Прозвучали команды:

— Равняйсь! Смирно! Направо! Шагом марш!

Строй краснофлотцев колыхнулся и, чеканя шаг, пошел.

Я горестно смотрел вслед удалявшейся колонне.

Из оцепенения вывел незнакомый голос.

— Ты чей? — спросил меня командир, которому только что рапортовали о прибытии команды моряков.

— И-их, — заикаясь, ответил я, показывая на строй краснофлотцев.

— Ну и ну, — удивился он. — Не успели приехать, а уже детьми обзавелись. Иди-ка вон в то здание, — и командир махнул рукой в сторону большого двухэтажного дома. — Там продолжим разговор. — И, повернувшись к пробегавшему мимо моряку, приказал: — Накормите мальчонку да присмотрите за ним. Пусть пока поживет с вами, — сел в машину и уехал.

— Кто это? — спросил я у остановившегося возле меня моряка в белом халате, что делало его очень похожим на больничного доктора.

— Наш командир.

— Над приехавшими?

— Бери выше — целого отряда бронекатеров. Капитан-лейтенант Лысенко. Настоящий герой. Душа-человек. А я у него в радистах хожу. Сейчас наш катер в ремонте. Дел хватает. Только не у радиста. Вот меня коком, то бишь поваром, если говорить по-граждански, и определили, — с горечью добавил мой новый знакомый. — Должность не слишком боевая, но нужная. С пустым желудком, брат, много не навоюешь. Вот и ты, наверное, проголодался. Пойдем — накормлю. А потом будем ждать батю.

Вернулся Лысенко не скоро — лишь на четвертые сутки. За это время я многое узнал, завел новых знакомых. В общем, освоился полностью. Особенно близко сошелся с коком Яковом Гурьевым, который заботился обо мне, как о родном сыне. Человек он был занятой. Вставал в три-четыре часа утра и сразу же принимался за дела. Я, чем мог, старался ему помочь. Целыми днями чистил картошку, рыбу, мыл мясо, посуду, таскал дрова, драил котлы, бачки. Начал привыкать к страшившей меня поначалу флотской терминологии. В кругу моряков старался щегольнуть морскими познаниями, услышанными словечками. Окна называл иллюминаторами, поварешку — чумичкой, порог — комингсом. Даже ходить пробовал, как моряки, чуть раскачиваясь.

Кто-то заметил, что я «оморячиваюсь» и пора зачислить меня в штат части в качестве юнги… Я тут же согласился, хотя, кто такие юнги, какими они должны быть, толком не знал. Но уже стал мечтать о морской службе, походах, штормах, боевых подвигах.

— Батя у нас человек что надо — справедливый, добрый, согласится. Будь спок! — заверил меня кок.

Работа на кухне совмещалась с прохождением «уроков политграмоты». Об этом заботился мой новый шеф Гурьев. Вообще-то специалистов по приготовлению пищи, какие бывают в столовых и ресторанах, на малых кораблях нет. Завтраки, обеды и ужины моряки готовят сами. Старшина 1-й статьи Гурьев хозяином кухонного котла стал по воле случая. По всему чувствовалось, что от работы этой он не в восторге, но дело свое знал, выполнял его добросовестно. И меня тому же учил.

— Как ты картошку чистишь? — нарочито строго спрашивал он меня. И тут же, взяв нож, понизив голос, доброжелательно объяснял: — Надо вот так. Берешь картошку в левую руку. Немножко надрезаешь. Затем, не отрывая лезвия ножа, тонко срезая кожицу, крутишь вокруг своей оси. Понял?

Как все ловко у него получается! Не картофельные очистки, а настоящие гирлянды.

Мои же руки двигались медленно, неуклюже.

— Ничего, научишься, — успокаивал Яша.

Понаблюдав минуту-другую за моей работой и убедившись, что объяснение и личный пример дают необходимые результаты, Гурьев, не отрываясь от своих дел, брался за разъяснение очередного «урока политграмоты». Благодаря Яше я в считанные дни довольно сносно уяснил коварные планы фашизма по захвату нашей Родины, покорению, а частично и истреблению советских народов, причины нашего временного отступления…

— А вот отсюда, с Волги, будь спок, мы никуда не уйдем! — уверенно заявлял мой учитель.

«Будь спок!» звучало с такой уверенностью, будто все зависело только от одного его, Гурьева. А он-то уж знает, что говорит.

— «Будет и на нашей улице праздник!» — сказал Сталин. Точно будет! В это не только я, все мы верим. — говорил старшина. — Здесь, на Волге, он и начнется. И будет до тех пор, пока поганых фашистов с нашей земли не выметем.

Заметив, что картошка вычищена и я сижу без дела, он тут же отдавал очередное приказание:

— А теперь на Волгу! Картошку мыть будем.

Стоило мне увидеть необъятные просторы этой реки, как на память тут же приходили стихи:

О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?